Повести > Полдень, XXII век (Возвращение) > страница 64

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65,


    Он выбрался из люка, держа в вытянутой руке пакетик с солью. Руки у него были в муке. Положив пакетик возле Кондратьева, он со стоном: "О мировая энтропия!.." — приноровился было снова лечь, но Кондратьев сказал:
    — А теперь, Леонид Андреевич, принесите-ка, пожалуйста, лаврового листа.
    — Зачем? — с огромным изумлением спросил Горбовский. — Неужели три взрослых человека не могут обойтись без лаврового листа?
    — Нет уж, — сказал Кондратьев. — Я обещал вам, Леонид Андреевич, что вы хорошо сегодня отдохнете, и вы у меня отдохнете. Ступайте за лавровым листом…
    Горбовский сходил за лавровым листом, а затем сходил за перцем и кореньями, а потом — отдельно — за хлебом. Вместе с хлебом он — в знак протеста — принес тяжеленный баллон с кислородом и язвительно сказал:
    — Вот я принес заодно. На всякий случай, если надо…
    — Не надо, — сказал Кондратьев. — Большое спасибо. Отнесите назад.
    Горбовский с проклятиями поволок баллон обратно. Вернувшись, он уже не пытался лечь. Он стоял рядом с Кондратьевым и смотрел, как тот варит уху. Мрачный корреспондент Европейского информационного центра при помощи двух щепочек относил рыбьи внутренности к могильному камню.
    Уха кипела. От нее шел оглушающий аромат, приправленный легким запахом дыма. Кондратьев взял ложку, попробовал и задумался.
    — Ну как? — спросил Горбовский.
    — Еще чуть соли, — отозвался Кондратьев. — И, пожалуй, перчику. А?
    — Пожалуй, — сказал Горбовский и проглотил слюнку.
    — Да, — решительно сказал Кондратьев. — Соли и перцу.
    Женя кончил таскать рыбьи потроха, навалил сверху камень и отправился мыть руки. Вода была теплая и прозрачная. Было видно, как между водорослями снуют маленькие серо-зеленые рыбки. Женя присел на камень и загляделся. Океан блестящей стеной поднимался за бухтой. Над горизонтом неподвижно висели синие вершины соседнего острова. Все было синее, блестящее и неподвижное, только над камнями в бухте без крика плавали большие черно-белые птицы. От воды шел свежий солоноватый запах.
    — Отличная планета — Земля! — сказал Женя вслух.
    — Готово! — объявил Кондратьев. — Садитесь есть уху. Леонид Андреевич, принесите, пожалуйста, тарелки.
    — Ладно, — сказал Горбовский. — Тогда я и ложки заодно.
    Он расселись вокруг дымящегося ведра, и Кондратьев разлил уху. Некоторое время ели молча. Затем Горбовский сказал:
    — Безмерно люблю уху. И так редко приходится есть!
    — Ухи еще полведра, — сообщил Кондратьев.
    — Ах, Сергей Иванович, — сказал Горбовский со вздохом, — на два года не наешься!
    — Так уж на Леониде не будет ухи, — сказал Кондратьев.
    Горбовский опять вздохнул.
    — Может быть, и не будет. Хотя Леонида — это, конечно, не Пандора, и на уху надежда есть. Если только комиссия разрешит ловить рыбу.
    — А почему бы и нет?
    — В комиссии желчные и жестокие люди. Они наверняка запретят мне даже лежать. Они потребуют, чтобы все мои действия соответствовали интересам аборигенов этой планеты. А откуда я знаю, какие у них интересы?
    — Вы фантастический нытик, Леонид Андреевич, — сказал Женя. — Я считаю, что ваше участие в Комиссии по Контактам — ужасная ошибка. Ты представляешь, Сергей: Леонид Андреевич со всем своим душистым букетом недостатков представляет человечество перед цивилизацией другого мира.
    — А почему бы и нет? — рассудительно сказал Кондратьев. — Я очень уважаю Леонида Андреевича.
    — И я его уважаю, — сказал Горбовский.
    — Я тоже его уважаю, — сказал Женя, — но не испортил бы он первое впечатление у граждан Леониды.
    — Первое впечатление уже испорчено, — заметил Горбовский. — Между прочим, и по моей вине тоже. Но дело не в этом. Вы за меня не беспокойтесь Евгений Маркович. На благоустроенной планете я буду тих, как улитка.
    — Но этого мало! Сергей, ты читал список вопросов, которые будут обсуждаться при первой встрече?
    — Читал.
    — Там не хватает одного вопроса.
    Горбовский с интересом посмотрел на Женю.
    — Какого? — осведомился Кондратьев.
    — Самого первого: "Можно, я лягу?"
    Кондратьев фыркнул в ложку с ухой. Горбовский посмотрел на Женю с укоризной.
    — Ах, Евгений Маркович, — сказал он, — ну можно ли так шутить? Вот вы все смеетесь, а мне страшно. Я очень боюсь оплошать и навредить нашим потомкам.
    — Да, плошать не стоит.
    — Нельзя! Нельзя, Евгений Маркович! Ведь потомки в нас верят!
    Кондратьев перестал есть и взглянул на Горбовского.
    — За всех потомков, конечно, ручаться не могу, — спокойно продолжал Горбовский, — но вот Петр Петрович — то во время последней со мной встречи вполне определенно выразился в том смысле, что он в нас верит.
    — И чей же он потомок, этот Петр Петрович? — спросил Кондратьев.
    — Доподлинно сказать вам не могу. Ясно, однако, что он прямой потомок какого-то Петра. Мы, знаете, об этом с ним как-то не говорили. В конце концов, это не очень важно, не правда ли?
    — А о чем вы с ним говорили? — поинтересовался Женя.
    Горбовский поставил пустую тарелку рядом с собой на камень, вытер рот носовым платком и сказал:
    — Если вам интересно, могу рассказать. История, в общем, не длинная.
    — Может, сначала посуду вымоем? — предложил Кондратьев.
    — Нет. Я так не согласен. Надо сначала полежать. Верно, Евгений Маркович?
    — Конечно, верно! — воскликнул Женя, тоже отставил тарелку и повалился на бок. — Рассказывайте, Леонид Андреевич.
    И Горбовский начал рассказывать.
    — Мы шли на "Тариэле" к ЕН 6 — рейс легкий и не интересный — везли Перси Диксона и семьдесят тонн вкусной еды для тамошних астрономов, и тут у нас взорвался обогатитель. Кто его знает, почему он взорвался, такие вещи иногда случаются даже теперь. Мы повисли в пространстве в двух парсеках от ближайшей базы и потихоньку стали готовиться к переходу в иной мир, потому что без обогатителя плазмы ни о чем другом не может быть и речи. В нашем положении, как и во всяком другом, было два выхода: открыть люки сейчас же или сначала съесть семьдесят тонн астрономических продуктов и потом все-таки открыть люки. Мы с Валькенштейном собрались в кают-компании около Перси Диксона и стали выбирать. Перси Диксону было легче всех — у него оказалась разбита голова, и он еще ничего не знал. Очень скоро мы с Валькенштейном пришли к выводу, что торопиться некуда. Это была самая грандиозная задача, какую мы когда-либо ставили перед собой: вдвоем уничтожить семьдесят тонн продовольствия. На Диксона надежды не было. Тридцать лет во всяком случае можно было протянуть, а потом можно было и открыть люки. Системы водной и кислородной регенерации у нас были в полном порядке, двигались мы со скоростью двести пятьдесят тысяч километров в секунду, и нам еще, может быть, предстояло увидеть всякие неизвестные миры, помимо Иного.
    Я хочу, чтобы вы отчетливо представили себе ситуацию: до ближайшего населенного пункта два парсека, вокруг безнадежная пустота, на борту двое живых и один полумертвый — три человека, заметьте, ровно три, это я говорю вам как командир. И тут открывается дверь, и в кают-компанию входит четвертый. Мы сначала даже не удивились. Валькенштейн этак неприветливо спросил: "Что вам здесь надо?" И вдруг до нас сразу дошло, и мы вскочили и уставились на него. А он уставился на нас. Совершенно обыкновенный человек, должен вам сказать. Роста среднего, худощавый, лицом приятен, без этой, знаете, волосатости, как у нашего Диксона, например. Только глаза особенные, веселые и добрые, как у детского врача. И еще — он был одет как звездолетчик в рейсе, однако куртка была застегнута справа налево. Так женщины застегиваются да еще, по слухам, дьявол. Это меня почему-то удивило больше всего. А пока мы разглядывали друг друга, я мигнул, гляжу — куртка у него уже застегнута правильно. Я так и сел.


 

© 2009-2024 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких

Яндекс.Метрика
Главная | Аркадий | Борис | Биография | Отзывы | Обратная связь