Повести > Полдень, XXII век (Возвращение) > страница 45

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65,


    Он вдруг повернулся к своим товарищам.
    — Ребята, — сказал он с отчаянием, — дайте еще две таблетки.
    Званцев стоял под дождем и думал, что еще можно сказать этому человеку, засыпающему на ходу. Михайлов стоял боком к нему и, запрокинув голову, что-то глотал. Потом Михайлов сказал:
    — Спасибо, ребята, я совсем падаю. У вас здесь все-таки дождь, прохладно, а у нас все просто валятся с ног, один за другим, поднимаются и опять валятся… Тогда уносим… — Он все еще говорил невнятно.
    — Ничего, последняя ночь…
    — Девятая, — сказал Михайлов.
    — Десятая.
    — Неужели десятая? У меня голова как чугун. — Михайлов повернулся к Званцеву: — Извините меня, товарищ…
    — Званцев, — сказал Званцев в третий раз. — Товарищ Михайлов, вы должны нас пропустить. Мы только что прилетели с Филиппин. Мы везем академику информацию, очень важную информацию. Он ждал ее всю жизнь. Поймите, мы знаем его тридцать лет. Нам виднее, может он без этого умереть или нет. Это чрезвычайно важная информация.
    Акико вылезла из машины и встала рядом с ним. Оператор молчал, зябко ежась под плащом.
    — Ну хорошо, — сказал он наконец. — Только вас слишком много. — Он так и сказал: "слишком много". — Пусть идет один.
    — Ладно, — сказал Званцев.
    — Только, по-моему, это бесполезно, — сказал Михайлов. — Каспаро не пустит вас к академику. Академик изолирован. Вы может испортить весь опыт, если нарушите изоляцию, и потом…
    — Я буду говорить с Каспаро сам, — перебил Званцев. — Проводите меня.
    — Хорошо, — сказал оператор. — Пошли.
    Званцев оглянулся на Акико. На лице Акико было много больших и маленьких капель. Она кивнула и сказала:
    — Иди, Николай.
    Потом она повернулась к людям в плащах:
    — Дайте ему плащ кто-нибудь, а сами полезайте в машину. Можно поставить машину поперек шоссе.
    Званцеву дали плащ. Акико хотела вернуться в машину и развернуть ее, но Михайлов сказал, что двигатель включать нельзя. Он стоял и светил своим неуклюжим коптящим факелом, пока машину вручную разворачивали и ставили поперек дороги. Затем застава забралась в кабину. Званцев заглянул внутрь. Акико снова сидела свернувшись на переднем сиденье. Товарищи Михайлова уже спали, уткнувшись головами друг в друга.
    — Передай ему… — сказала Акико.
    — Да, обязательно.
    — Скажи, что мы будем ждать.
    — Да, — сказал Званцев. — Скажу.
    — Ну, иди. — Саенара (до свидания), Аки-тян.
    Званцев осторожно прихлопнул дверцу и подошел к оператору.
    — Пойдемте.
    — Пойдемте, — откликнулся оператор совсем новым, очень бодрым голосом. — Пойдемте быстро, нужно пройти семь километров.
    Они пошли, широко шагая, по мокрому шершавому бетону.
    — Что у вас там делается? — спросил оператор.
    — Где — у нас?
    — Ну, у вас… В большом мире. Мы уже полмесяца ничего не знаем. Что в Совете? Как с проектом Большой Шахты?
    — Очень много добровольцев, — сказал Званцев. — Не хватает аннигиляторов. Не хватает охладителей. Совет намерен перевести на проект тридцать процентов энергии. С Венеры отозваны почти все специалисты по глубокой проходке.
    — Правильно, — сказал оператор. — На Венере им теперь нечего делать. А кого выбрали начальником проекта?
    — Понятия не имею, — сердито сказал Званцев.
    — Не Штирнера?
    — Не знаю.
    Они помолчали.
    — Мерзость, верно? — сказал оператор.
    — Что?
    — Факелы — мерзость, правда? Такая дрянь! Чувствуете, как он воняет?
    Званцев принюхался и отошел на два шага в сторону.
    — Да, — сказал он. От факела воняло нефтью. — А зачем это? — спросил он.
    — Так приказал Каспаро. Никаких электроприборов, никаких ламп. Мы стараемся свести все неконтролируемые помехи к минимуму… Кстати, вы курите?
    — Курю.
    Оператор остановился.
    — Дайте зажигалку, — сказал он. — И ваш радиофон. Есть у вас радиофон?
    — Есть.
    — Дайте все мне. — Михайлов забрал зажигалку и радиофон, разрядил их и выбросил аккумуляторы в кювет. — Извините, но так надо. Здесь на двадцать километров в округе не работает ни один электроприбор.
    — Вот оно в чем дело, — сказал Званцев.
    — Да-да. Мы разграбили все пасеки вокруг Новосибирска и делаем восковые свечи. Вы слыхали об этом?
    — Нет.
    Они снова быстро пошли под непрерывным дождем.
    — Свечи тоже мерзость, но все-таки лучше, чем факелы. Или, знаете, лучина. Слыхали про такое — лучина?
    — Нет, — сказал Званцев.
    — Есть такая песня: "Догорай, моя лучиночка". Я всегда думал, что лучина — это какой-то генератор.
    — Теперь я понимаю, откуда этот дождь, — сказал Званцев, помолчав. — То есть я понимаю, почему выключены микропогодные установки.
    — Нет, нет, — сказал оператор, — микропогодные установки — это само собой, а дождь нам гонят специально с Ветряного Кряжа. Там есть континентальная установка, знаете?
    — Зачем это? — спросил Званцев. — Закрываемся от прямого солнечного излучения.
    — А разряды в тучах?
    — Тучи приходят пустые, их разряжают по дороге. Вообще опыт получился гораздо грандиознее, чем мы сначала думали. У нас собрались все специалисты по биокодированию. Со всего мира. Пятьсот человек. И все равно мало. И весь Северный Урал работает на нас.
    — И пока все благополучно? — спросил Званцев.
    Оператор промолчал.
    — Вы меня слышите? — спросил Званцев.
    — Я не могу вам ответить, — сказал Михайлов неохотно. — Мы надеемся, что все идет как надо. Принцип проверен, но это первый опыт с человеком. Сто двадцать триллионов мегабит информации, и ошибка в одном бите может многое исказить. Михайлов замолчал, и они долго шли молча изо всех сил. Званцев не сразу заметил, что они идут через поселок. Поселок был пуст. Слабо светлели матовые стены коттеджей, в окнах было темно. За ажурными изгородями в мокрых кустах чернели кое-где распахнутые ворота гаражей.
    Оператор забыл про Званцева. "Еще часов шесть, и все будет кончено, — думал он. — Я вернусь домой и завалюсь спать. Великий Опыт будет закончен. Великий Окада умрет и станет бессмертным. Ах, как красиво! Но пока не придет время, никто не скажет, удался ли опыт. Даже сам Каспаро. Великий Каспаро, Великий Окада, Великий Опыт! Великое Кодирование. — Михайлов потряс головой — привычная тяжесть снова ползла на глаза, заволакивая мозг. — Нет-нет, надо думать. Валерио Каспаро сказал, что надо начинать думать уже сейчас. Все должны думать, даже операторы, хотя мы слишком мало знаем. Но Каспаро сказал, что думать должны все. Валерио Каспаро, в просторечии Валерий Константинович. Забавно, когда он работает, работает и вдруг скажет на весь зал: "Достаточно. Посидим немного, тупо глядя перед собой" Эту фразу он где-то вычитал. Если в этот момент спросить его о чем-нибудь, он скажет: "Юноша, вы же видите. Не мешайте мне сидеть, тупо глядя перед собой"… Опять я не о том думаю! Итак, прежде всего поставим задачу.


 

© 2009-2024 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких

Яндекс.Метрика
Главная | Аркадий | Борис | Биография | Отзывы | Обратная связь