Повести > Полдень, XXII век (Возвращение) > страница 32

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65,


    — Вам придется подождать, — сказал Валькенштейн. — Пойдемте, я провожу вас в кают-компанию.
    Он проводил Сидорова в кают-компанию, положил перед ним пачку последних земных журналов и вернулся в рубку. Десантники улыбались. Бадер утирал пот со лба и тоже улыбался. На экране опять бились туманные всплески.
    — Возвращается, — сказал Диксон. — Он сказал, что одного витка на первый раз достаточно.
    — Конечно, достаточно, — сказал Валькенштейн.
    — Вполне достаточно, — сказал Лю.
    Через четверть часа Горбовский выкарабкался из кессона, на ходу расстегивая пилотский комбинезон. Был он рассеян и смотрел поверх голов.
    — Ну что? — нетерпеливо спросил Лю.
    — Все в порядке, — сказал Горбовский. Он остановился посредине коридора и стал вылезать из комбинезона. Он выпростал из комбинезона одну ногу, наступил на рукав и чуть не упал. — То есть что я говорю — все в порядке… Все никуда не годится!
    — А что именно? — осведомился Валькенштейн.
    — Я есть хочу, — заявил Горбовский.
    Он вылез наконец из комбинезона и направился в кают-компанию, волоча комбинезон по полу за рукав.
    — Дурацкая планета! — сказал он.
    Валькенштейн отобрал у него комбинезон и пошел рядом.
    — Дурацкая планета, — повторил Горбовский, глядя поверх голов.
    — Это весьма трудная планета для высадки, — подтвердил Бадер, отчетливо выговаривая буквы.
    — Дайте мне поесть, — сказал Горбовский.
    В кают-компании он с довольным стенанием повалился на диван. Когда он вошел, Сидоров вскочил на ноги.
    — Сидите, сидите, — благосклонно сказал Горбовский.
    — Так что же случилось? — спросил Валькенштейн.
    — Ничего особенного, — сказал Горбовский. — Наши боты не годятся для высадки.
    — Почему?
    — Не знаю. Фотонные корабли не годятся для высадки. Все время нарушается настройка магнитных ловушек в реакторе.
    — Атмосферные магнитные поля, — сказал атмосферный физик Лю и потер руки, шурша ладонями.
    — Может быть, — сказал Горбовский.
    — Что ж, — неторопливо сказал Бадер, — я вам дам импульсную ракету. Или ионолет.
    — Дайте, Август, — сказал Горбовский. — Дайте, пожалуйста, нам ионолет или импульсную ракету. И дайте мне поесть кто-нибудь.
    — Господи, — сказал Валькенштейн, — да я уж и не помню, когда в последний раз водил импульсную ракету!
    — Ничего, — сказал Горбовский, — вспомнишь. Послушайте, — ласково сказал он, — дадут мне сегодня покушать?
    — Сейчас, — сказал Валькенштейн.
    Он извинился перед Сидоровым, снял со стола журналы и накрыл стол хлорвиниловой скатертью. Затем он поставил на стол хлеб, масло, молоко и гречневую кашу.
    — Стол накрыт, Леонид Андреевич, — сказал он.
    Горбовский нехотя поднялся с дивана.
    — Всегда приходится подниматься, когда надо что-нибудь делать, — сказал он.
    Он сел за стол, взял обеими руками чашу с молоком и выпил ее залпом. Затем он обеими руками придвинул к себе тарелку с кашей и взял ложку. Только когда он взял ложку, стало понятно, почему он брал чашку и тарелку обеими руками. У него тряслись руки. У него так сильно тряслись руки, что он два раза промахнулся, стараясь поддеть на кончик ножа кусок масла. Бадер, вытянув шею, глядел на руки Горбовского.
    — Я постараюсь дать вам самую лучшую импульсную ракету, Леонид, — сказал он слабым голосом. — Наиболее лучшую.
    — Дайте, Август, — сказал Горбовский. — Самую лучшую. А кто этот молодой человек?
    — Это Сидоров, — объяснил Валькенштейн. — Он хотел говорить с вами.
    Сидоров встал опять. Горбовский благожелательно поглядел на него снизу вверх и сказал:
    — Садитесь, пожалуйста.
    — О, — сказал Бадер, — я совершенно забыл! Простите меня. Леонид, товарищи, позвольте представить вам…
    — Я Сидоров, — сказал Сидоров, неловко усмехаясь, потому что все глядели на него. — Михаил Альбертович. Биолог.
    — Уэлкам, Михаил Альбертович, — сказал волосатый Диксон.
    — Ладно, — сказа Горбовский. — Сейчас я поем, Михаил Альбертович, и мы пойдем в мою каюту. Там есть диван. Здесь тоже есть диван… — он понизил голос до конфиденциального шепота, — но на нем расселся Бадер, а он директор.
    — Не вздумайте взять его, — сказал Валькенштейн по-китайски. — Мне он не нравится.
    — Почему? — спросил Горбовский.
    Горбовский возлежал на диване, Валькенштейн и Сидоров сидели у стола. На столе валялись блестящие мотки лет видеофонографа.
    — Не вздумайте взять его, — повторил Валькенштейн.
    Горбовский закинул руки за голову.
    — Родных у меня нет, — сказал Сидоров. (Горбовский поглядел на него сочувственно.) — Плакать по мне некому.
    — Почему — плакать? — спросил Горбовский.
    Сидоров нахмурился.
    — Я хочу сказать, что знаю, на что иду. Мне необходима информация. На Земле меня ждут. Я сижу здесь, над Владиславой, уже год. Год потратил почти зря…
    — Да, это обидно, — сказал Горбовский.
    Сидоров сцепил пальцы.
    — Очень обидно, Леонид Андреевич. Я думал, на Владиславу высадятся скоро. Я вовсе не лезу в первооткрыватели. Мне просто нужна информация, понимаете?
    — Понимаю, — сказал Горбовский. — Еще бы. Вы ведь, кажется, биолог…
    — Да. Кроме того, я проходил курсы пилотов-космогаторов и получил диплом с отличием. Вы у меня экзамены принимали, Леонид Андреевич. Ну, вы меня, конечно, не помните. В конце концов, я прежде всего биолог, и я больше не хочу ждать. Меня обещал взять с собой Квиппа. Но он попытался два раза высадиться и отказался. Потом прилетел Стринг. Вот это был настоящий смельчак! Но он тоже не взял меня с собой. Не успел. Он пошел на посадку со второй попытки и не вернулся.
    — Вот чудак! — сказал Горбовский, глядя в потолок. — На такой планете надо делать по крайней мере десять попыток. Как, вы говорите, его фамилия? Стринг?
    — Стринг, — ответил Сидоров.
    — Чудак, — сказал Горбовский. — Неумный чудак. Валькенштейн поглядел на лицо Сидорова и проворчал:
    — Понятно, это тоже герой-удалец.
    Сидоров покраснел.
    — Нет, — сказал он, — я не герой. Стринг — вот это герой. А я биолог, и мне нужна информация.
    — Сколько информации вы получили от Стринга? — спросил Валькенштейн.
    — От Стринга? Нисколько, — сказал Сидоров. — Ведь он погиб.
    — Так почему же вы им так восхищаетесь?
    Сидоров пожал плечами. Он не понимал этих странных людей. Это очень странные люди — Горбовский, Валькенштейн и их друзья, наверное. Назвать замечательного смельчака Стринга неумным чудаком… Он вспомнил Стринга, высокого, широкоплечего, с раскатистым беззаботным смехом и уверенными движениями. И как Стринг сказал Бадеру: "Осторожные сидят на Земле, Август-Иоганн. Специфика работы, Август-Иоганн!" — и щелкнул пальцами. "Неумный чудак"…


 

© 2009-2024 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких

Яндекс.Метрика
Главная | Аркадий | Борис | Биография | Отзывы | Обратная связь