1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65
— Вам придется подождать, — сказал Валькенштейн. — Пойдемте, я провожу вас в кают-компанию.
Он проводил Сидорова в кают-компанию, положил перед ним пачку последних земных журналов и вернулся в рубку. Десантники улыбались. Бадер утирал пот со лба и тоже улыбался. На экране опять бились туманные всплески.
— Возвращается, — сказал Диксон. — Он сказал, что одного витка на первый раз достаточно.
— Конечно, достаточно, — сказал Валькенштейн.
— Вполне достаточно, — сказал Лю.
Через четверть часа Горбовский выкарабкался из кессона, на ходу расстегивая пилотский комбинезон. Был он рассеян и смотрел поверх голов.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Лю.
— Все в порядке, — сказал Горбовский. Он остановился посредине коридора и стал вылезать из комбинезона. Он выпростал из комбинезона одну ногу, наступил на рукав и чуть не упал. — То есть что я говорю — все в порядке… Все никуда не годится!
— А что именно? — осведомился Валькенштейн.
— Я есть хочу, — заявил Горбовский.
Он вылез наконец из комбинезона и направился в кают-компанию, волоча комбинезон по полу за рукав.
— Дурацкая планета! — сказал он.
Валькенштейн отобрал у него комбинезон и пошел рядом.
— Дурацкая планета, — повторил Горбовский, глядя поверх голов.
— Это весьма трудная планета для высадки, — подтвердил Бадер, отчетливо выговаривая буквы.
— Дайте мне поесть, — сказал Горбовский.
В кают-компании он с довольным стенанием повалился на диван. Когда он вошел, Сидоров вскочил на ноги.
— Сидите, сидите, — благосклонно сказал Горбовский.
— Так что же случилось? — спросил Валькенштейн.
— Ничего особенного, — сказал Горбовский. — Наши боты не годятся для высадки.
— Почему?
— Не знаю. Фотонные корабли не годятся для высадки. Все время нарушается настройка магнитных ловушек в реакторе.
— Атмосферные магнитные поля, — сказал атмосферный физик Лю и потер руки, шурша ладонями.
— Может быть, — сказал Горбовский.
— Что ж, — неторопливо сказал Бадер, — я вам дам импульсную ракету. Или ионолет.
— Дайте, Август, — сказал Горбовский. — Дайте, пожалуйста, нам ионолет или импульсную ракету. И дайте мне поесть кто-нибудь.
— Господи, — сказал Валькенштейн, — да я уж и не помню, когда в последний раз водил импульсную ракету!
— Ничего, — сказал Горбовский, — вспомнишь. Послушайте, — ласково сказал он, — дадут мне сегодня покушать?
— Сейчас, — сказал Валькенштейн.
Он извинился перед Сидоровым, снял со стола журналы и накрыл стол хлорвиниловой скатертью. Затем он поставил на стол хлеб, масло, молоко и гречневую кашу.
— Стол накрыт, Леонид Андреевич, — сказал он.
Горбовский нехотя поднялся с дивана.
— Всегда приходится подниматься, когда надо что-нибудь делать, — сказал он.
Он сел за стол, взял обеими руками чашу с молоком и выпил ее залпом. Затем он обеими руками придвинул к себе тарелку с кашей и взял ложку. Только когда он взял ложку, стало понятно, почему он брал чашку и тарелку обеими руками. У него тряслись руки. У него так сильно тряслись руки, что он два раза промахнулся, стараясь поддеть на кончик ножа кусок масла. Бадер, вытянув шею, глядел на руки Горбовского.
— Я постараюсь дать вам самую лучшую импульсную ракету, Леонид, — сказал он слабым голосом. — Наиболее лучшую.
— Дайте, Август, — сказал Горбовский. — Самую лучшую. А кто этот молодой человек?
— Это Сидоров, — объяснил Валькенштейн. — Он хотел говорить с вами.
Сидоров встал опять. Горбовский благожелательно поглядел на него снизу вверх и сказал:
— Садитесь, пожалуйста.
— О, — сказал Бадер, — я совершенно забыл! Простите меня. Леонид, товарищи, позвольте представить вам…
— Я Сидоров, — сказал Сидоров, неловко усмехаясь, потому что все глядели на него. — Михаил Альбертович. Биолог.
— Уэлкам, Михаил Альбертович, — сказал волосатый Диксон.
— Ладно, — сказа Горбовский. — Сейчас я поем, Михаил Альбертович, и мы пойдем в мою каюту. Там есть диван. Здесь тоже есть диван… — он понизил голос до конфиденциального шепота, — но на нем расселся Бадер, а он директор.
— Не вздумайте взять его, — сказал Валькенштейн по-китайски. — Мне он не нравится.
— Почему? — спросил Горбовский.
Горбовский возлежал на диване, Валькенштейн и Сидоров сидели у стола. На столе валялись блестящие мотки лет видеофонографа.
— Не вздумайте взять его, — повторил Валькенштейн.
Горбовский закинул руки за голову.
— Родных у меня нет, — сказал Сидоров. (Горбовский поглядел на него сочувственно.) — Плакать по мне некому.
— Почему — плакать? — спросил Горбовский.
Сидоров нахмурился.
— Я хочу сказать, что знаю, на что иду. Мне необходима информация. На Земле меня ждут. Я сижу здесь, над Владиславой, уже год. Год потратил почти зря…
— Да, это обидно, — сказал Горбовский.
Сидоров сцепил пальцы.
— Очень обидно, Леонид Андреевич. Я думал, на Владиславу высадятся скоро. Я вовсе не лезу в первооткрыватели. Мне просто нужна информация, понимаете?
— Понимаю, — сказал Горбовский. — Еще бы. Вы ведь, кажется, биолог…
— Да. Кроме того, я проходил курсы пилотов-космогаторов и получил диплом с отличием. Вы у меня экзамены принимали, Леонид Андреевич. Ну, вы меня, конечно, не помните. В конце концов, я прежде всего биолог, и я больше не хочу ждать. Меня обещал взять с собой Квиппа. Но он попытался два раза высадиться и отказался. Потом прилетел Стринг. Вот это был настоящий смельчак! Но он тоже не взял меня с собой. Не успел. Он пошел на посадку со второй попытки и не вернулся.
— Вот чудак! — сказал Горбовский, глядя в потолок. — На такой планете надо делать по крайней мере десять попыток. Как, вы говорите, его фамилия? Стринг?
— Стринг, — ответил Сидоров.
— Чудак, — сказал Горбовский. — Неумный чудак. Валькенштейн поглядел на лицо Сидорова и проворчал:
— Понятно, это тоже герой-удалец.
Сидоров покраснел.
— Нет, — сказал он, — я не герой. Стринг — вот это герой. А я биолог, и мне нужна информация.
— Сколько информации вы получили от Стринга? — спросил Валькенштейн.
— От Стринга? Нисколько, — сказал Сидоров. — Ведь он погиб.
— Так почему же вы им так восхищаетесь?
Сидоров пожал плечами. Он не понимал этих странных людей. Это очень странные люди — Горбовский, Валькенштейн и их друзья, наверное. Назвать замечательного смельчака Стринга неумным чудаком… Он вспомнил Стринга, высокого, широкоплечего, с раскатистым беззаботным смехом и уверенными движениями. И как Стринг сказал Бадеру: "Осторожные сидят на Земле, Август-Иоганн. Специфика работы, Август-Иоганн!" — и щелкнул пальцами. "Неумный чудак"…
© 2009-2025 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких