Повести > Полдень, XXII век (Возвращение) > страница 63

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65,

Часть пятая. Какими вы будете

Глава 1. Какими вы будете


    Океан был как зеркало. Вода у прибрежных камней была такая спокойная, что темно-зеленые мочала водорослей на дне, обычно колеблющиеся, висели в глубине неподвижно.
    Кондратьев завел субмарину в бухту, поставил ее впритык к берегу и сказал:
    — Приехали.
    Пассажиры зашевелились.
    — Где мой киноаппарат? — спросил Женя Славин.
    — Я на нем лежу, — отозвался Горбовский слабым голосом. — Мне очень неудобно. Можно, я вылезу?
    Кондратьев распахнул люк, и все увидели ясное голубое небо. Горбовский вылез первым. Он сделал по камням несколько неверных шагов, остановился и пошевелил носком сухой плавник.
    — Как здесь хорошо! — вскричал он. — Как мягко! Можно, я лягу?
    — Можно, — сказал Женя.
    Он тоже выбрался из люка и сладко потягивался. Горбовский сейчас же лег.
    Кондратьев сбросил якорь.
    — Лично я, — сказал он, — лежать на плавнике не советую. Там всегда несметно песчаных блох.
    Женя, неестественно растопырившись, стрекотал киноаппаратом. Он снимал командира звена субмарин в момент возвращения из ответственной операции.
    — Сделай лицо, — строго приказал он.
    Кондратьев сделал лицо.
    — Ну что ты в самом деле! — обиделся Женя и опустил аппарат. — Я не все понял насчет блох, — подал голос Горбовский. — Они что, Сергей Иванович, прыгают? Или могут укусить?
    — Могут и укусить, — ответил Кондратьев. — Да оставь ты меня в покое, Евгений! Вот вернемся на базу, тогда и снимай хоть до белых пятне. Собирай плавник и разводи костер.
    Он полез в люк и достал ведро. Женя сел на корточки и стал брезгливо копаться в плавнике двумя пальцами, выбирая щепки покрупнее. Горбовский с интересом следил за его манипуляциями.
    — И все-таки, Сергей Иванович, я не все понял насчет блох.
    — Они прогрызают кожу, — пояснил Кондратьев, ополаскивая ведро техническим спиртом.
    — Да, — сказал Горбовский и перевернулся на спину. — Это ужасно.
    Кондратьев набрал в ведро пресной воды из запасов на субмарине и спрыгнул на берег. Молча и ловко он собрал плавник, разжег костер, подвесил ведро над костром и достал из своих необъятных карманов леску, крючок и коробку с наживкой. Женя подошел с горстью щепок.
    — Следи за костром, — приказал Кондратьев. — Я наловлю окуньков. Я мигом.
    Прыгая с камня на камень, он перебрался на большую замшелую скалу, выступавшую из воды в двадцати шагах от берега, повозился там немного и затих. Утро было тихое, солнце, выбравшись из-за горизонта, уставилось прямо в бухточку и слепило глаза. Женя сел по-турецки у костра и стал подкладывать щепочки.
    — Изумительное существо — человек! — произнес вдруг Горбовский. — Проследите его историю за последние сто веков. какого огромного развития достиг, скажем, производственный сектор! Как расширились области исследовательской деятельности! И с каждым годом появляются все новые области, новые профессии. Вот я недавно познакомился с одним товарищем. Он учит детишек ходить. И он рассказал мне, что существует уже очень сложная теория этого дела…
    — Как его фамилия? — быстро спросил Женя и вынул диктофон.
    — Его фамилия… Елена Ивановна. А фамилию я не знаю. Но я не об этом. Я хочу сказать, что вот науки и способы производства все время развиваются, а развлечения, способы отдыха все остаются такими же, как в древнем Риме. Если мне надоест быть звездолетчиком, я могу стать биологом, строителем, агрономом… еще кем-нибудь. А вот если мне, скажем, надоест лежать, что тогда остается делать? Смотреть кино, читать, слушать музыку или еще посмотреть, как другие бегают. На стадионах. И все! И так всегда было — зрелища и игры. Короче говоря, все наши развлечения сводятся в конечном счете к услаждению нескольких органов чувств. Даже, заметьте, не всех. Вот, скажем, никто еще не придумал, как развлекаться, услаждая органы осязания и обоняния.
    — Ну еще бы, — сказал Женя. — Массовые зрелища и массовые осязалища. И массовые обонялища.
    Горбовский тихонько захихикал.
    — Вот именно, — сказал он. — Обонялища. А ведь будет, Евгений Маркович! Непременно когда-нибудь будет!
    — Так ведь это закономерно, Леонид Андреевич. По-видимому, законы природы таковы, что человек в конечном счете стремится не столько к самим восприятиям, сколько к переработке этих восприятий, стремится услаждать не столько элементарные органы чувств, сколько свой главный воспринимающий орган — мозг.
    Женя выбрал из плавника еще несколько щепок и подбросил в костер.
    — Отец рассказывал мне, что в его время кое-кто пророчил человечеству вырождение в условиях изобилия. Все-де будут делать машины, на хлеб с маслом зарабатывать не надо, и люди займутся тунеядством. Человечество, мол, захлестнут трутни. Но дело-то как раз в том, что работать гораздо интереснее, чем отдыхать. Трутнем быть просто скучно.
    — Я знал одного трутня, — серьезно сказал Горбовский. — Но его очень не любили девушки, и он начисто вымер в результате естественного отбора. И все-таки я думаю, что история развлечений еще не окончена. Я имею в виду развлечения в старинном смысле слова. И обонялища какие-нибудь будут обязательно. Я хорошо представляю это себе…
    — Сидят сорок тысяч человек, — сказал Женя, — и все как один принюхиваются. Симфония "Розы в томатном соусе". И критики с огромными носами будут писать: "В третьей части впечатляющим диссонансом в нежный запах двух розовых лепестков врывается мажорное звучание свежего лука…"
    — "…В огромном зале лишь немногие смогли удержаться от слез…"
    Когда Кондратьев вернулся со связкой свежей рыбы, звездолетчик и писатель довольно ржали перед затухающим костром.
    — Что это вас так разобрало? — с любопытством осведомился Кондратьев.
    — Радуемся жизни, Сережа, — ответил Женя. — Укрась и ты свою жизнь веселой шуткой.
    — Могу, — сказал Кондратьев. — Сейчас я почищу рыбу, а ты соберешь внутренности и зароешь во-он под тем камнем. Я всегда там зарываю.
    — Симфония "Могильный камень", — сказал Горбовский. — Часть первая, аллегро нон троппо.
    Лицо Жени вытянулось, он замолчал и стал глядеть на роковой камень. Кондратьев взял камбалу, шлепнул ее на плоский камень и вытащил нож. Горбовский с восхищением следил за каждым его движением. Кондратьев ловким ударом наискосок отделил голову камбалы, ловко запустил под кожу ладонь и мгновенно извлек камбалу из кожи целиком, словно снял перчатку. Кожу и выпавшие внутренности он бросил Жене.
    — Леонид Андреевич! — позвал он. — Принесите соли, пожалуйста!
    Горбовский, не говоря ни слова, встал и полез в субмарину. Кондратьев быстро разделал камбалу и принялся за окуней. Куча рыбьих внутренностей перед Женей росла.
    — А где соль? — воззвал Горбовский из люка.
    — В продовольственном ящике, — откликнулся Кондратьев. — Направо.
    — А она не поедет? — с опаской спросил Горбовский.
    — Кто — она?
    — Субмарина. Тут направо пульт управления.
    — Справа от пульта — ящик, — сказал Кондратьев.
    Было слышно, как Горбовский ворочается в кабине.
    — Нашел! — радостно заявил он. — Все нести? Тут килограммов пять…
    Кондратьев поднял голову:
    — Как так — пять? Там должен быть маленький пакет.
    После минутной паузы Горбовский сообщил:
    — Да, действительно. Сейчас несу.


 

© 2009-2024 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких

Яндекс.Метрика
Главная | Аркадий | Борис | Биография | Отзывы | Обратная связь