Романы > Бессильные мира сего > страница 49

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65,


     — Рыбный суп. И бутерброды из черного хлеба с аджикой.
    Роберт не удержался, расплылся в улыбке, как довольный младенец.
     — Жутко вредно!
     — А наплевать. Все вредно. Поправьте меня, если я ошибаюсь: "Все, что есть приятного в жизни…"
     — "Все, что есть хорошего в жизни, либо аморально, либо незаконно, либо ведет к ожирению". Первый постулат Пардо. Ладно, убедили. Будет вам рыбный суп с черным хлебом с аджикой.
     — С хлебом с маслом и с аджикой!
     — С маслом и с аджикой.
    Сэнсей удовлетворенно вздохнул, снова лег навзничь и сложил ладони на груди.
     — Замечательно, — сказал он. — Тогда я еще погоризонталю. После обеда сон серебро, а до обеда — золото!
    Роберт не стал спорить.
    Он вернулся к себе, на рабочее место, и сейчас же позвонили в дверь. Никому не было назначено на это время, и Роберт, заранее насупившись, пошел смотреть, кто там еще пожаловал. Оказывается, пожаловал несчастный Вадим Резалтинг-Форс, уже вполне протрезвевший, но — в своей штопаной серой штормовке, в кепчонке своей кожаной — похожий не то на бомжа, не то на студента-пропойцу, — замерзший, скукоженный, красноносый и мокрый.
     — Я — к сэнсею, — объявил он прямо с порога в ответ на изумленно-неприветливый взгляд Роберта.
     — Сэнсей занят.
    Он словно ждал этого.
     — Ну, я тогда просто с тобой посижу. Можно? Или ты тоже занят?
    И такая жалкая готовность принять самое худшее, такая раздавленная гордыня, такая безнадежность пополам с жалобной заносчивостью прозвучала в этом вопросе, что Роберт, сам того не желая, посторонился и пропустил его в дом.
    В прихожей он велел ему раздеться, повесить штормовку на плечики, велел кеды отсырелые снять и надеть гостевые тапочки, завел в туалетную, дал полотенце — вытереть морду. Вадим подчинялся беспрекословно и даже с готовностью, и Роберт подумал, что давно уже не видел такого Вадима: тихого, покорного, послушного. Видимо, вчерашнее "очищение подпространства души" сделало свое светлое дело.
    Сначала он хотел отвести его в дежурку, а потом решил, что это будет слишком близко к сэнсею, и выбрал кухню. Тем более что скоро все равно надо будет готовить обед.
    На кухне Вадим, как благовоспитанный мальчик, уселся на табуретку — ладошки под себя, — и они поговорили. Вполне светски.
     — Чайку заварить?
     — Чай-кю?
     — Да, чайкю. Заварить?
     — А какой у тебя?
     — "Крепкий".
     — Ну, уж я надеюсь, что не жидкий…
     — Да нет. Называется так: чай "Императорский. Крепкий".
    Вадим задумчиво спел:
     — "Чай "Великий Тигр" каждый выпить рад…"
     — Понятно. Может, кофей-кю?
     — "Кофе пить будем и державу подымем!.."
     — Хм. Ты сегодня в хорошей форме. Может, водочки?
     — Нет, — сказал Вадим решительно. — Хватит с меня. Тем более я теперь человек внутренне чистый. Зачищенный, так сказать. Кстати, ты видел, как он это делает?
     — Богдан? Нет. Не видел никогда. А что?
     — Так. Интересно было бы посмотреть. "Зачистка", как никак, не хрен собачий. "Зачищение подпространства".
     — Не знаю, не видел, — повторил Роберт. — Знаю, что он ушел к тебе со своим воспитуемым, с Вовой с этим, а потом через полчаса вышел, очень мрачный, и сказал: "Все, хватит с него, засранца…" То есть — с тебя.
     — А Вова что сказал?
     — А Вова не сказал ничего. У Вовы был такой вид, будто он вообще смутно представляет, где он находится и который на дворе год.
     — Сильная штука — эта зачистка, — сказал Вадим. — Я ничего не помню. А проснулся — будто это не я. Будто выздоровел от какой-то застарелой пакости… Представляешь?
     — Нет.
    Вадим покивал, глядя мимо Роберта в окно.
     — Будто совсем новый человек, причем даже — малознакомый. Мощная штучка — наш Богдаша. А я, надо признаться, никогда в него по-настоящему не верил. Думал, все это так, залепуха. Для старух… — Он помолчал. — Впрочем, в любом случае все это — ненадолго. Увы.
    Роберт на захотел уточнять. Да он и сам знал, что — ненадолго.
     — А Матвей где? — спросил он. Просто так спросил. Чтобы переменить тему.
     — Я от него улизнул.
     — Правда? А я думал, он внизу, у себя в машине сидит.
     — Он наверняка сидит где-нибудь у себя в машине, но вряд ли внизу… А зачем он тебе?
     — Да так. Поговорить хотел.
     — А ты поговори со мной, — предложил Вадим. С самым серьезным видом.
    (О чем? — сейчас же захотелось Роберту спросить. О чем нам с тобой сейчас разговаривать? Жаловаться друг другу, какие мы несчастные — полураздавленные жертвы рэкетиров?..)
     — А что ты в этом смыслишь? — сказал Роберт вместо этого.
     — В чем?
     — "Вселенную создал Бог" — это геделевское утверждение или нет?
     — Что значит — геделевское?
     — Ну такое, которое нельзя ни доказать, ни опровергнуть.
    Вадим посмотрел, искрививши рот, а потом пробормотал:
     — Мне бы твои заботы.
    И тогда Роберт вдруг решился. Какого черта? Пусть знает. Он же до сих пор надеется на что-то, приперся вот — унижаться…
     — Ты зря сюда приперся, — сказал он. — Сэнсей не станет нам помогать, причем по двум даже причинам. Во-первых, он явно хочет, чтобы мы сами решили эту твою проблему. Без него.
     — Понятно. А во-вторых?
     — А во-вторых, Аятолла его клиент.
     — Врешь, — сказал Вадим, и глаза у него снова сделались вчерашние — глаза неудачливой нищенки, только трезвой.
     — К сожалению, нет. Не вру. Так что придется тебе рассчитывать только на себя.
    Теперь Вадим смотрел на него с внезапным удивлением.
     — Слушай, ты — жестокий человек. Почему? Или ты меня за чтонибудь не любишь?
     — Да ничего подобного, — сказал Роберт нервно. — Просто мне надоело смотреть, как ты мыкаешься без всякого толку. Не поможет тебе никто, забудь. Мы — не способны, а он — не захочет.
     — Ну, спасибо, — сказал Вадим медленно. — Утешил товарища. Спасибо тебе, родной мой и дорогой…
    Роберт не стал дальше разговаривать. Он повернулся к Вадиму спиной и выдвинул (с грохотом) овощной ящик. Выбрал четыре картофелины покрупнее, бросил их (с грохотом) в мойку. Потянулся за ножом. На душе было погано, словно он сделал какую-то ненужную и совсем бесполезную пакость. Хотя на самом-то деле давно уже надо было ему сказать все, как оно есть. Правду. Горько-соленую. Правда вообще — штука малоаппетитная, а иногда и вовсе несъедобная… Вот пусть он и переваривает эту свою горько-соленую, несъедобную. Тут уж ничего не поделаешь — ему теперь все равно с этим жить…
    И тут он вдруг обнаружил, что за спиной у него сделалось как-то необычайно тихо. Словно там никого больше не было. Словно Вадим (совершенно бесшумно) встал вдруг и ушел. Исчез. Испарился. Он быстро поглядел через плечо. Вадим сидел в прежней позе (ладошки под задницей), только голову втянул в плечи и нахохлился как больной воробей. Глаза у него были широко открыты, но, похоже, он ничего перед собою не видел.
     — Эй, — тихонько позвал его Роберт.


 

© 2009-2024 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких

Яндекс.Метрика
Главная | Аркадий | Борис | Биография | Отзывы | Обратная связь