Романы > Бессильные мира сего > страница 13

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65,

Глава 3. Декабрь. По-прежнему второй понедельник. Малое Мотовилово


     — "Чаю, чаю накачаю, кофию нагрохаю", — задумчиво пропел Работодатель на некий не вполне определенный, но безусловно варварский мотивчик.
     — Это еще что такое? — спросил Юрий без особого интереса.
     — А хрен его знает. Ситуация навеяла.
    Они сидели за столиком для подписания договоров и пили чай, поданный и сервированный Мириам Соломоновной. Чай был безукоризненно горячий, рубиновый, цейлонский, в тонких стаканах с серебряными подстаканниками. К чаю предлагались песочные печенья "Нежность" и божественные плюшки домашней выпечки — Мириам Соломоновна, как всегда, была на недосягаемой высоте.
    Юрий, впрочем, пил чай без всякого удовольствия и все время судорожно зевал. Ему не хватало кислорода после перенагрузки и хотелось прикорнуть минуток хоть на десять. Слечу когда-нибудь с нарезки, думал он обреченно. Ну и работку я себе подобрал, мама дорогая…
     — Я все-таки не понимаю: у тебя что-то внутри щелкает, или как? — спросил вдруг Работодатель и поглядел пристально.
     — Или как, — неприветливо ответил Юрий. Он выбрал себе плюшку поподжаристей, неохотно откусил, отпил из ложечки.
     — Нет, но все-таки… — настаивал Работодатель. — Я и сам не лаптем деланный, слава богу, не жалуюсь, как-нибудь вранье от правды отличу, но не на сто же процентов, в самом деле.
     — А я — на сто. Вот и вся между нами разница. Ты мне за эту разницу деньги платишь.
     — Хорошо, хорошо. Деньги… Тебе бы все о деньгах… А ты объясни. Сколько раз уже обещал. Ну, вот что ты чувствуешь, когда он врет, какое при этом у тебя ощущение? Физически?
    Юрий мучительно хрустнул челюстями, подавляя в зародыше очередной зевок. Ну как это можно объяснить, подумал он обреченно. И в особенности — здоровому человеку объяснить, у которого сердце — как метроном… Никак не объяснить. Да и незачем.
     — Как будто жизнь уходит через плечи, — сказал он медленно. И тут же сам себе удивился. Не хотел ведь говорить, а все-таки сказал. И совершенно напрасно, разумеется.
     — Это что — цитата? — осведомился Работодатель.
     — Нет. Это такое ощущение.
     — Только не надо наводить хренотень на плетень.
     — Да шел бы ты.
    Поговорили. Некоторое время чаепитие продолжалось в демонстративнонедоброжелательном молчании. Потом Работодатель спросил нарочито деловым тоном:
     — Завтра расшифруешь запись?
     — Естественно. Может быть, даже сегодня.
     — Сегодня уже не успеть, — проговорил Работодатель, словно бы извиняясь. — У нас сегодня еще один клиент. Причем очень серьезный. Ты как — выдержишь?
     — Если он будет врать так же, как этот, — обязательно слечу с нарезки. Клянусь. Это было что-то особенное.
     — Да-а, любопытный экземпляр. Не знаю что и думать.
     — А я и не пытаюсь, — сказал Юрий, наливая себе еще полстакана. — Тьма кромешная. Не представляю, что ты будешь со всем этим делать.
     — Да ничего, скорее всего.
     — То есть?
     — Да не крал у него никто этой марки.
     — То есть?
    Работодатель покончил со своим чаем, откинулся на спинку дивана, переплел голенастые ноги диковинным джинсовым винтом и занялся "ронсоном" и сигареткой — аккуратно закурил, пустил два аккуратных колечка в потолок, посмотрел на Юрия, прищурившись.
     — Ты, главное, не углубляйся, — посоветовал он проникновенно. — Зачем это тебе? При твоих-то моральных принципах?
    Мои моральные принципы, подумал Юрий. О боже! "Не бери чужого и не словоговори ложно". А в остальном: "Перекурим — тачку смажем, тачку смажем — перекурим". Роскошная нравственная палитра, снежные вершины морали…
     — Перекурим — тачку смажем, — сказал он вслух, — тачку смажем — перекурим…
     — Воистину так! — воскликнул Работодатель и, словно спохватившись, принялся затаптывать окурок в пепельнице. — Поехали. Нам еще пилить и пилить — сорок пять кэмэ по слякоти.
    Однако никуда уехать им не удалось: без доклада, но зато в ватном сером пальтугане до пят ввалился Борька Золотоношин, Агент Би, красноносый и живой как ртуть. Наскоро поздоровавшись за руку (лапы красные, свежемороженые, ледяные), он выхватил из-за пазухи пачку бумаг с загнувшимися уголками и сунул ее — с неразборчивым ворчанием — Работодателю, а сам, не садясь даже и, уж конечно, не раздеваясь, принялся цедить себе в наугад схваченный немытый стакан остатки цейлонского. Судя по нему, дождь на дворе кончился, оттепель тоже, и валил там теперь густой снег — снег этот тут же принялся на Борьке подтаивать и комками шлепаться на ковер, на столик, на диван, потому что Борька непрерывно двигался, перемещался, кипел, испарялся, и Юрий встал и перешел на свое рабочее место — подальше от всех этих физических явлений.
    Работодатель проглядел бумаги быстро, но внимательно, как считывающая машина, вроде сканера, и уставился на Борьку выжидающе.
     — Это всё? — спросил он.
     — Говорит — всё, — ответил Борька, не переставая жевать и прихлебывать.
     — Молодец, — сказал ему Работодатель. Он открыл дверцу стенного сейфа, положил туда бумаги, достал из недр небольшой пакетик (зеленый, перетянутый резинкой), сунул в боковой карман и снова запер сейф.
     — Вызывать его будете? На ковер? — спросил Борька.
     — Обязательно.
     — Позвонить?
     — Всенепременнейше.
     — Прямо сейчас?
     — Ни в коем случае! — сказал Работодатель. — Сейчас ты поедешь домой, примешь горяченький душик, пообедаешь, трахнешь свою Светланку…
     — Она на работе, — сказал Борька, расплываясь в счастливой улыбке. — Она вчера на работу устроилась.
     — Ну, тогда примешь еще один душик — холодненький…
     — Да он же там на ушах стоит, Пал Петрович. Он же помрет в ожидании…
     — Спорим, что не помрет? — предложил Работодатель. Он уже натягивал свой титанический плащ. — Позвонишь ему вечером, часиков в семь, не раньше, и назначишь на завтра, на десять, здесь. И пусть принесет остальное…
     — Он говорит, что это — все.
     — ПУСТЬ ПРИНЕСЕТ ОСТАЛЬНОЕ! — гаркнул Работодатель. — Так ему и передай. И таким же вот тоном. Пускай в штаны поднавалит — Простатит Аденомыч неоперабельный!
    "Простатит Аденомыч" — это была жемчужина дня, и Юрий с удовольствием поаплодировал, отдавая Работодателю должное. Однако Работодатель настроился уже на серьезный лад.
     — Собирай писалку, — скомандовал он. — Да пошевеливайся, я уже одет, как видишь.
     — Секретку или обычную? — спросил Юрий.
     — Бери обе. На всякий случай. Обе пригодятся.
     — Слушаюсь, командир, — сказал Юрий и принялся собирать регистрирующую аппаратуру.
    А Борька-агент стоял со стаканом остывшего чая и отрешенно-задумчивым взором гипнотизировал единственную оставшуюся на блюде плюшку — так хамелеон гипнотизирует притихшую в ужасе муху перед тем, как слизнуть ее раз и навсегда.

    В машине Юрий наладился подремать — расслабился, пристроив голову в щели между спинкой и стенкой, закрыл глаза и попытался думать о приятном. Как он идет в подвальчик "24 часа" и накупает там вкуснятинки для Жанки: карбоната, семги, осетринки горячего копчения… французский батон… маслица "Фермерского"… "икорки, понимаю"… И бутылку бефитера, и швепс-тоник, разумеется… Пусть это у нас будет пир духа, подумал он со сладострастием. Вечер плотских утех и радостных возлияний… Только вот если клиент попадется нехороший, ничего из плотских утех не получится — измотаюсь как жесть на ветру…


 

© 2009-2024 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких

Яндекс.Метрика
Главная | Аркадий | Борис | Биография | Отзывы | Обратная связь