Романы > Бессильные мира сего > страница 27

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65,

     — Потому что зонтик раскрылся!
     — У всех есть родина. Какая родина у тебя?
     — Утром я ел рисовую кашу, а на обед будет суп с фрикадельками и блинчики с абрикосовым вареньем.
     — Чем мои руки похожи на руки бога?
     — Играют на пианино.
     — Почему мои ноги напоминают ноги осла?
     — У нашего Барсука они разного цвета…
    Это были какие-то незнакомые мне тексты. Или, может быть, он принялся придумывать вопросы сам — такое тоже бывало, хотя и не часто.
     — …Что надо делать по двенадцать часов в сутки?
     — Этот вопрос я по стеночке размажу!
     — Что такое Будда?
     — Такая специальная палочка.
     — Вот как? А что такое чистое тело Дхармы?
    Тут пацан вдруг задумался. До сих пор он отвечал, словно блицпартию разыгрывал, а тут замолчал, насупился и неуверенно проговорил:
     — Это грядка. С клубникой…
    Сэнсей, кажется, не слушал его больше. Он быстро спросил:
     — Его слуги — Шакьямуни и Майтрея. Кто он такой?
     — Гражданин города Петербурга, страшный дурак Юрий Бандаленский! А слуги его — заметчики, потому что все замечают.
    Тут у родителя за пазухой заверещал мобильник. Родитель его выхватил, как Джеймс Бонд выхватывает свою "беретту" из наплечной кобуры, а сам метнулся из кресла вон, к двери, от людей подальше — вести свои дико секретные сверхделовые переговоры. Я отвлекся на него, на характерную его позу: "Новый русский разговаривает по мобильному телефону", — аллегорическая фигура начала тысячелетия, сюжет для нового Родена… А когда вернулся к текущим событиям, то обнаружил, что игра в вечер вопросов и ответов прекратилась, они играли теперь в "вечер поэзии":
     — …Дожди в машины так и хлещут, — читал мальчишка с упоением, — деревья начало валить. Водители машин трепещут, как бы старух не задавить…
    Сэнсей в ответ ему прочитал про кошку, которая "отчасти идет по дороге, отчасти по воздуху плавно летит". А мальчишка ему отбарабанил считалку: "Жили-были три китайца: Як, Як-Цидрак, Як-Цидрак-Цидрак-Цидрони. Жили были три китайки: Цыпа, Цыпа-Дрипа, Цыпа-Дрипа-Лимпомпони. Поженился Як на Цыпе, Як-Цидрак на Цыпе-Дрипе, Як-Цидрак-Цидрак-Цидрони на Цыпе-Дрипе-Лимпомпони…" А сэнсей с наслаждением преподнес ему свое любимое:

    Мальчишка сдался и спросил: "Чего это такое?" — "А вы сами догадайтесь", — предложил сэнсей. (Спицы так у него и мелькали, пыльно серая коса вязания свисала аж до самого пола.) Мальчишка несколько секунд думал, сосредоточенно шевеля губами, а потом вдруг весь засиял, как именинник: "Прибежали в избу дети!.."
     — Молодца! — гаркнул сэнсей и поднялся, обеими руками бросивши вязание на стол. — Все! На сегодня — все. Э-э-э… — оборотился он к элегантному родителю, и тот немедленно выскочил из кресел. — Оставьте адрес… — сказал ему сэнсей. — Впрочем, зачем? Я знаю ваш адрес… Письменное заключение я пришлю по е-мейлу. Предварительное, разумеется. Следующий сеанс — через пять дней, во вторник, в то же время. И проследите, чтобы мальчик все это время ничего не читал. Любые игры, телевизор, кино, музыка, но — ни единой книжки, пожалуйста. До свидания, сударь. До свидания, Алик. Роберт, будьте добры…
    Мальчик подал папочке ручку, и я повел их обоих к решетке. Конопатый брахицефал был уже тут как тут — громоздился посреди лестничной площадки, отсвечивая черным и рыжим. Мальчик вдруг сказал:
     — Эраст Бонифатьевич, а можно мы сейчас заедем в зоомагазин?
    Видимо, я непроизвольно зыркнул по сторонам в поисках этого Эраста Бонифатьевича (какой еще Эраст Бонифатьевич? откуда взялся?), и, видимо, серый-элегантный заметил мое недоумение. Он усмехнулся (вылитая гюрза!) и произнес снисходительно:
     — Вы заблуждались, Роберт Валентинович! Я вовсе не Аликов папа… — И сейчас же Алику: — Конечно, конечно. Куда захочешь, душа моя… — И снова мне: — Ин локо парентис, всего-навсего. Ин локо парентис!
    Я это скушал со всей доступной мне покорностию и отпер решетку, стараясь как можно тише лязгать ключами. В конце-то концов, какая мне разница: папаня он джентльменистому пациенту или всего лишь заменитель? Главное — сумма прописью. Впрочем, я прекрасно понимал, что и сумма прописью — это еще далеко не главное.
    Когда я вернулся, сэнсей сидел на своем месте, прямой, как дипломат на приеме, и заканчивал вязанье.
     — Ну? — сказал он мне нетерпеливо. — Какие впечатления?
     — Это, оказывается, вовсе не отец его… — начал было я, но тут же был решительно прерван.
     — Знаю, знаю! Я не об этом. Как вам мальчишка?
     — Забавный, по-моему, мальчишка, — сказал я осторожно.
     — Забавный?! И это все, что вы находите мне сказать?
     — Почти.
     — Что — "почти"?
     — Почти все, — сказал я, уже горько сожалея, что вообще ввязался в этот разговор. Ясно было, что сэнсей воспламенен, а в этом случае лучше держаться от него подальше. Чтобы не опалить крылышки.
     — Вы заметили: я спросил его, кто такой Будда…
     — Да, и он ответил, что это "такая палочка".
     — А вы знаете, какой ответ корректный? "Палочка для подтирания зада". Знаменитый ответ Юнь-мэня в коане из "Мумокан"…
     — По-русски, если можно, пожалуйста.
     — Неважно, неважно… "Что такое Будда?" — "Палочка для подтирания зада". — "Что такое чистое тело Дхармы?" — "Клумба пионов"…
     — А он сказал: "грядка с клубникой"…
     — По-вашему, все это забавно?
     — Я не точно выразился. Это не забавно, это — странно.
     — Почему странно?
     — Я не верю в телепатию, сэнсей.
     — При чем здесь телепатия? Какая, в задницу, телепатия! Вы ничего не поняли. Он говорил мне то, что я хотел услышать! В меру своих сил, разумеется.
     — Да, сэнсей, — сказал я покорно.
     — Что — "да"?
     — Он говорил то, что вы хотели от него услышать. Не понимаю только, чем это отличается от телепатии. В данном конкретном случае.
    Он не ответил. Швырнул спицы в стол, поднялся, высоко поднял убогое свое вязанье и стремительно, как молодой, двинулся вон из кабинета, и пыльный серый хвост взвился, словно странная языческая хоругвь, следуя за ним.
     — Обедать! — гаркнул он уже из коридора. — Мы сегодня заслужили хороший обед, черт их всех побери и со всеми концами!..

    Я поджарил ему любимое: казенные "бифштексы из мяса молодых бычков". С вермишелью. И с корейской морковкой на закуску. И соевый соус подогрел. И поставил на стол томатный сок с солью и перцем. Все это время он сидел на своем месте — в уголке дивана у окна и смотрел сквозь меня, делая бессмысленные гримасы, похожий не то на академика Павлова, не то на пожилого шимпанзе, а может быть, сразу на них обоих. Чтобы отвлечь (и развлечь) его, я рассказал анекдот про кавказца перед клеткой гориллы-самца ("Гурген, это ты?.."). Он хихикнул и вдруг приказал подать водки. Я, потрясенный (белый день на дворе, впереди еще часов шесть работы…), молча выставил бутылку "Петрозаводской" и любимую его стопочку с серебряным дном.
     — "Кровавую Мэри"! — провозгласил он. — Сегодня мы с вами заслужили "Кровавую Мэри". Будете?
     — Нет, спасибо, — сказал я.

предыдущая | оглавление | следующая