Романы > Бессильные мира сего > страница 45

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65,


     — Я предпочел бы не давать объяснений, — сказал Богдан таким тоном, чтобы разговор прекратился. И разговор прекратился.
     — Что ты выяснил? — спросил Тенгиз, переведя тяжелый взор свой на Страхоборца. — Ты узнал что-нибудь?
     — Да. Я узнал, что Аятолла замечательная личность и что у него есть два слабых места.
     — Целых два? — сказал Юра-Полиграф. — Да он у нас просто слабак!
     — Первое: он любит жену. Второе — он любит сына.
     — О боже! — сказала Маришка нервно.
     — Сын маленький? — осведомился Юра.
     — Да. Десять лет.
    Некоторое время все молчали, уткнувшись в тарелки, и только Маришка оглядывала всех по очереди, постепенно закипая.
     — Это не для нас, — сказала она наконец решительно.
     — Но он-то этого не знает, — возразил Страхоборец.
     — И думать на эту тему не хочу, — сказала Мариша. — И вам не разрешу. Забудьте. Прямо сейчас.
     — "Гордость составляет отличительную черту ее физиономии", — произнес Юра-Полиграф, безусловно, кого-то цитируя.
     — Хорошо, хорошо, — сказала ему Мариша нетерпеливо. — Но я на эту тему даже разговаривать не желаю.
     — Ну, вот что, золотко мое, — сказал Тенгиз, глядя ей в лицо. — Либо мы тут будем обливаться соплями, блин…
     — Да, мы будем обливаться соплями! И всё! Нет темы для разговора!
     — Ты скажи это Димке… — мрачно предложил Тенгиз, отводя, впрочем, глаза.
     — Скажу, не беспокойся. И он со мной согласится. Со мной, а не с тобой.
    Ну, это, положим, дело темное и отнюдь не очевидное, подумал Богдан, но в дискуссию вступать ни с кем не стал, а только спросил Тенгиза:
     — Подобраться к нему вплотную можно?
     — Можно, — сказал Тенгиз.
     — Так за чем же дело стало?
    Тенгиз не отвечал, как бы находясь в затруднении. Все смотрели на него и ждали.
     — Слишком уж легко к нему подобраться, — сказал наконец Тенгиз медленно. — Мне это не понравилось.
     — То есть?
     — Я прошел к нему в офис свободно, блин, как в собственный сортир. Гада не оказалось на месте, но все равно — легкость эта… эта вседозволенность… там же охраны должно быть, как в Кремле. Тут что-то явно не так, блин. Так не бывает. Мне показалось, что это западня. Капкан для дураков.
    Появился Матвей, запыхавшийся, но веселый.
     — Слава тебе господи, — сказал он. — Задрыхнул наконец… Ну, что вы тут без меня решили?
     — У него есть еще одна слабость, — сказал Страхоборец, уклоняясь от ответа на этот вопрос. — Он страдает арахнофобией.
     — Это еще что за зверь такой? — осведомился Юра.
     — Он боится пауков, жуков, мокриц и все такое прочее.
     — О! Это интересно! — оживился Вельзевул. — И сильно боится?
     — Было сказано: до смерти. Как ребенок.
     — Отдайте его мне! — сказал Вельзевул радостно. — Где он живет? Адрес?
     — Он живет в Царском Доме. Тебя туда не пустят.
     — Ничего! Тенгиз проведет.
     — Хрена, — сказал Тенгиз. — Царский Дом, знаешь, — там все на автоматике…
     — Ну, нет, и не надо, — легко согласился Костя. — Чего мне там у него в квартире делать, в конце-то концов? И так прекрасно обойдусь.
    Все смотрели на него с ожиданием, а он сиял и радовался, даже на стуле подскакивал от удовольствия, — он уже понял решение, Дуремар заполошный, да и не так уж трудно было сообразить, что именно он задумал, только выглядел этот его замысел дураковато и несерьезно на фоне сложившихся обстоятельств — инфантильно и легкомысленно, как и все Вельзевуловы замыслы. Потом он вдруг перестал сиять, сморщился, отчаянно чихнул в торопливо сложенные ладони — и тотчас же, под грозным взглядом Маришки, полез в карман за марлевой повязкой.
     — Накаркал ты мне, Вова, — гнусаво сказал он, укоризненно моргая слезящимися глазами. — Опекуемый хренов, куда только твой опекун смотрит…
    Богдан сказал:
     — Опекун все-таки хотел бы окончательно понять, о чем здесь у нас идет речь. Мы же знаем Димку сто лет. Он же выдумщик, артист, почему я должен ему верить?
     — Ну, знаешь! — сказал Матвей, ошеломленный и возмущенный одновременно.
     — Нет уж, позволь! В прошлом году он устроил нам спектакль по поводу падения дойче-марки. В позапрошлом году мы все как идиоты…
     — Перестань, Благоносец. Не срамись, — Матвей, весь скривившись, налил себе водки. — Не знаешь — не берись и судить. Видел бы ты его этой ночью.
     — А что такого особенно произошло этой ночью?
     — Не хочу рассказывать. Он подыхает от страха, понимаешь?
     — Нет. Не понимаю. Где гарантия, что он не разыгрывает перед нами очередной свой водевиль? Что я — Димку не знаю?
    Матвей на это ничего не сказал, а только скривился еще больше и выпил свою водку, не закусывая и даже как бы не заметив.
     — Я ему верю, — сказала Маришка.
     — Я тоже, — сказал Тенгиз, как бы нехотя.
     — Ты, Благоносец, по-моему, просто ищешь предлога уклониться, — сказал Андрей-Страхоборец, вежливо улыбаясь. — Подчеркиваю: по-моему. Извини. Без обид, ладно?
     — Ладно, — сказал Богдан.
     — Ты же видишь, на что он похож…
     — Вижу. На переполненный нужник.
     — Ну, допустим. Но разве это не твоя работа?
     — Допустим. Наверное, я должен его осушить. Но — не буду.
     — Это — твои проблемы, — сказал Страхоборец, вежливо улыбаясь. — У нас — свободная страна…
     — Он одинок, как я не знаю кто, — сказал Матвей с проникновенностью, совсем ему не свойственной. — Он знаешь мне что сказал? Представь, говорит, километровый столб посреди степи. На одной табличке у него: одна тысяча тридцать пять кэмэ, а на другой: три тысячи сто сорок четыре. И я стою около этого столба. Один.
    …Что вы понимаете в настоящем одиночестве, подумал Богдан с каким-то даже мрачным удовлетворением. Сказал бы я вам, что такое настоящее одиночество. Это когда никого не хочется видеть. Никогда. Но сказал он другое:
     — И за километраж ты тоже ручаешься?
     — И за километраж я ручаюсь тоже, — сказал Матвей вполне серьезно.
    Богдан решил не развивать эту тему. Хотя ему очень хотелось спрашивать и дальше. А помните (хотелось ему спросить), как он всех нас почти убедил, что появилась в Питере банда "чистильщиков"? Это он их так называл: чистильщики. То ли новая секта, то ли — даже — новые люди, зигзаг эволюции. Они, видите ли, очищали город от скверны, в первую очередь от лжецов, — отлавливали их и драли ивовой лозой — церемониально, с приговором, в специальных тайных помещениях, надевши белые маски. А лозу по старинным рецептам выдерживали в уксусной эссенции… И ведь Юрка-Полиграф без малого поверил тогда, что еще год-другой и останется он без работы…
    …А как он придумал и сообщал всем по большому секрету: в городе исчезают люди. Не первый год уже. И — в количествах. Их отправляют в будущее. По какому-то странному, неудобопонятному принципу. А дело-то все в том, оказывается, что обнаружен летальный ген человечества, который распространяется как пожар, и вот теперь пытаются спасти хоть кого-то, хоть немногих… Маришка, между прочим, поверила и сейчас же рванулась искать этих спасателей, чтобы похлопотать о своем детдоме…


 

© 2009-2024 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких

Яндекс.Метрика
Главная | Аркадий | Борис | Биография | Отзывы | Обратная связь