Романы > Стажеры > страница 55

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59,

Глава 13. "Кольцо-1". Должен жить

    — Володенька, подвинься немножко, — сказал Михаил Антонович. — А то я прямо в тебя локтем упираюсь. Если вдруг придется, скажем, делать вираж…
    — Изволь, изволь, — сказал Юрковский. — Только мне, собственно, некуда. Удивительно тесно здесь. Кто строил эти… э-э… аппараты…
    — А вот так… И хватит, и хватит, Володенька…
    В космоскафе было очень тесно. Маленькая круглая ракета была рассчитана только на одного человека, но обычно в нее забирались по двое. Мало того, по правилам безопасности при работах над Кольцом экипажу надлежало быть в скафандрах с откинутым колпаком. Вдвоем, да еще в скафандрах, да еще с колпаками, висящими за спиной, в космоскафе было не повернуться. Михаилу Антоновичу досталось удобное кресло водителя с широкими мягкими ремнями, и он очень переживал, что другу Володеньке приходится корчиться где-то между чехлом регенератора и пультом бомбосбрасывателя.
    Юрковский, прижимая лицо к нарамнику биноктара, время от времени щелкал затвором фотокамеры.
    — Чуть-чуть притормози, Миша, — приговаривал он. — Так… остановись… Фу ты, до чего у них тут все неудобно устроено…
    Михаил Антонович, с удовольствием покачивая штурвал, глядел, не отрываясь, на экран телепроектора. Космоскаф медленно плыл в двадцати пяти километрах от средней плоскости Кольца. Впереди исполинским мутно-желтым горбом громоздился водянистый Сатурн. Ниже, вправо и влево, на весь экран тянулось плоское сверкающее поле. Вдали оно заволакивалось зеленоватой дымкой, и казалось, что гигантская планета рассечена пополам. А под космоскафом проползало каменное крошево. Радужные россыпи угловатых обломков, мелкого щебня, блестящей искрящейся пыли. Иногда в этом крошеве возникали странные вращательные движения, и тогда Юрковский говорил: "Притормози, Михаил… Вот так…" — И несколько раз щелкал затвором. Эти неопределенные и непонятные движения привлекали особенное внимание Юрковского. Кольцо не было пригоршней камней, брошенных в мертвое инертное движение вокруг Сатурна; оно жило своей странной, непостижимой жизнью, и в закономерностях этой жизни еще предстояло разобраться.
    Михаил Антонович был счастлив. Он нежно сжимал податливые рукоятки штурвала, с наслаждением чувствуя, как мягко и послушно отзывается ракета на каждое движение его пальцев. Как это было прекрасно — вести корабль без киберштурмана, безо всякой там электроники, бионики и кибернетики, надеяться только на себя, упиваться полной и безграничной уверенностью в себе и знать, что между тобой и кораблем — только этот мягкий удобный штурвал и не приходится привычным усилием воли подавлять в себе мысль, что у тебя под ногами клокочет хотя и усмиренная, но страшная сила, способная разнести в пыль целую планету. У Михаила Антоновича было богатое воображение, в душе он всегда был немножко ретроградом, и медлительный космоскаф с его слабосильным двигателем казался ему уютным и домашним по сравнению с фотонным чудовищем "Тахмасибом" и с другими такими же чудовищами, с которыми пришлось иметь дело Михаилу Антоновичу за двадцать пять лет штурманской работы.
    Кроме того, его, как всегда, приводили в тихий восторг сверкающие радугой алмазные россыпи Кольца. У Михаила Антоновича всегда была слабость к Сатурну и к его кольцам. Кольцо было изумительно красиво. Оно было гораздо красивее, чем об этом мог рассказать Михаил Антонович, и все же каждый раз, когда он видел Кольцо, ему хотелось рассказать.
    — Хорошо как, — сказал он наконец. — Как все переливается. Я, может быть, не могу…
    — Притормози-ка, Миша, — сказал Юрковский.
    Михаил Антонович притормозил.
    — Вот есть лунатики, — сказал он. — А у меня такая же слабость…
    — Притормози еще, — сказал Юрковский.
    Михаил Антонович замолчал и притормозил еще. Юрковский щелкал затвором. Михаил Антонович помолчал и позвал в микрофон:
    — Алешенька, ты нас слушаешь?
    — Слушаю, — басом отозвался Быков.
    — Алешенька, у нас все в порядке, — торопливо сообщил Михаил Антонович. — Я просто хотел поделиться. Очень красиво здесь, Алешенька. Солнце так переливается на камнях… и пыль так серебрится… Какой ты молодец, Алешенька, что отпустил нас. Напоследок хоть посмотреть… Ах, ты бы посмотрел, как тут камушек один переливается! — От полноты чувств он снова замолчал.
    Быков подождал немного и спросил:
    — Вы долго еще намерены идти к Сатурну?
    — Долго, долго! — раздраженно сказал Юрковский. — Ты бы шел, Алексей, занялся бы чем-нибудь. Ничего с нами не случится.
    Быков сказал:
    — Иван делает профилактику. — Он помолчал. — И я тоже.
    — Ты не беспокойся, Алешенька, — сказал Михаил Антонович. — Шальных камней нет, все очень спокойно, безопасно.
    — Это хорошо, что шальных камней нет, — сказал Быков. — Но ты все-таки будь повнимательнее.
    — Притормози, Михаил, — приказал Юрковский.
    — Что это там? — спросил Быков.
    — Турбуленция, — ответил Михаил Антонович.
    — А, — сказал Быков и замолчал.
    Минут пятнадцать прошло в молчании. Космоскаф удалился от края Кольца уже на триста километров. Михаил Антонович покачивал штурвал и боролся с желанием разогнаться посильнее, так, чтобы сверкающие обломки внизу слились в сплошную сверкающую полосу. Это было бы очень красиво. Михаил Антонович любил делать такие вещи, когда был помоложе.
    Юрковский вдруг сказал шепотом:
    — Остановись.
    Михаил Антонович притормозил.
    — Остановись, говорят! — сказал Юрковский. — Ну?
    Космоскаф повис неподвижно. Михаил Антонович оглянулся на Юрковского. Юрковский так втиснул лицо в нарамник, словно хотел продавить корпус космоскафа и выглянуть наружу.
    — Что там? — спросил Михаил Антонович.
    — Что у вас? — спросил Быков.
    Юрковский не ответил.
    — Михаил! — закричал вдруг он. — По вращению Кольца… Видишь под нами длинный черный обломок? Иди прямо над ним… точно над ним, не обгоняя…
    Михаил Антонович повернулся к экрану, нашел длинный черный обломок внизу и повел космоскаф, стараясь не выпускать обломок из визирного перекрестья.
    — Что там у вас? — снова спросил Быков.
    — Какой-то обломок, — сказал Михаил Антонович. — Черный и длинный.
    — Уходит, — сказал Юрковский сквозь зубы. — Медленнее на метр! — крикнул он.
    Михаил Антонович снизил скорость.
    — Нет, так не получится, — сказал Юрковский. — Миша, смотри, черный обломок видишь? — Он говорил очень быстро и шепотом.
    — Вижу.
    — Прямо по курсу на два градуса от него группа камней…
    — Вижу, — сказал Михаил Антонович. — Там что-то блестит так красиво.
    — Вот-вот… Держи на этот блеск… Не потеряй только… Или у меня в глазах что-то такое?
    Михаил Антонович ввел блестящую точку в визирное перекрестие и дал максимальное увеличение на телепроектор. Он увидел пять округлых, странно одинаковых белых камней, а между ними — что-то блестящее, неясное, похожее на серебристую тень растопыренного паука. Словно камни расходились, а паук цеплялся за них расставленными голыми лапами.
    — Как забавно! — вскричал Михаил Антонович.
    — Да что там у вас? — заорал Быков.
    — Погоди, погоди, Алексей, — пробормотал Юрковский. — Здесь надо снизиться…
    — Начинается, — сказал Быков. — Михаил! Ни на метр ниже!
    Взволнованный Михаил Антонович, сам того не замечая, уже вел космоскаф вниз. Это было так удивительно и непонятно пять одинаковых белых глыб и совершенно непривычных очертаний серебристая тень между ними.
    — Михаил! — рявкнул Быков и замолчал.