Романы > Стажеры > страница 3

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59

    — Я не хотел тебя обидеть, — сказал Дауге. — Но мне показалось, что ты хочешь обидеть нас. Широта взглядов… Какая у вас может быть широта взглядов?
    Она допила свой бокал.
    — Ты очень красиво говоришь сегодня, — заметила она, недобро усмехаясь, — все так мило объясняешь. Тогда будь добр, объясни мне, пожалуйста, еще одну вещь. Всю жизнь ты работал. Всю жизнь ты развивал свой разум, перешагивал через простые мирские удовольствия.
    — Я никогда не перешагивал через мирские удовольствия, — сказал Дауге. — Я даже был изрядным шалопаем.
    — Не будем спорить, — сказала она. — С моей точки зрения, ты перешагивал. А я всю жизнь гасила разум. Я всю жизнь занималась тем, что лелеяла свои низменные инстинкты. И кто же из нас счастливее т_е_п_е_р_ь?
    — Конечно, я, — сказал Дауге.
    Она откровенно оглядела его и засмеялась.
    — Нет, — сказала она. — Я! В худшем случае мы оба одинаково несчастны. Бездарная кукушка — так меня, кажется, называет Володя? — или трудолюбивый муравей — конец один: старость, одиночество, пустота. Я ничего не приобрела, а ты все потерял. В чем же разница?
    — Спроси у Гриши Быкова, — спокойно сказал Дауге.
    — О, _э_т_и! — Она пренебрежительно махнула рукой. — Я знаю, что скажут они. Нет, меня интересует, что скажешь ты! И не сейчас, когда солнце и люди вокруг, а ночью, когда бессонница, и твои осточертевшие талмуды, и ненужные камни с ненужных планет, и молчащий телефон, и ничего, ничего впереди.
    — Да, это бывает, — сказал Дауге. — Это бывает со всеми.
    Он вдруг представил себе все это — и молчащий телефон и ничего впереди, — но только не талмуды и камни, а флаконы с косметикой, мертвый блеск золотых украшений и беспощадное зеркало. Я свинья, с раскаянием подумал он. Самоуверенная и равнодушная свинья. Ведь она просит о помощи!
    — Ты разрешишь мне прийти к тебе сегодня? — сказал он.
    — Нет. — Она поднялась. — У меня сегодня гости.
    Дауге отодвинул нетронутый бокал и тоже поднялся. Она взяла его под руку, и они вышли в вестибюль. Дауге изо всех сил старался не хромать.
    — Куда ты сейчас? — спросил он.
    Она остановилась перед зеркалом и поправила волосы, которые совершенно не нужно было поправлять.
    — Куда? — спросила она. — Куда-нибудь. Ведь мне еще не пятьдесят и мой мир принадлежит пока мне.
    Они спустились по белой лестнице на залитую солнцем площадь.
    — Я мог бы тебя подвезти, — сказал Дауге.
    — Спасибо, у меня своя машина.
    Он неторопливо натянул шлем, проверил, не дует ли в уши, и застегнул плащ.
    — Прощай, старичок, — сказала она.
    — Прощай, — сказал он, ласково улыбаясь. — Извини, если я говорил жестоко… Ты мне очень помогла сегодня.
    Она непонимающе взглянула на него, пожала плечами, улыбнулась и пошла к своей машине. Дауге смотрел, как она идет, покачивая бедрами, удивительно стройная, гордая и жалкая. У нее была великолепная походка, и она была все-таки еще хороша, изумительно хороша. Ее провожали глазами. Дауге подумал с тоскливой злобой: "Вот. Вот и вся ее жизнь. Затянуть телеса в дорогое и красивое и привлекать взоры. И много их, и живучи же они."
    Когда он подошел к машине, Гриша Быков сидел, упершись коленями в рулевую дугу, и читал толстую книгу. Приемник в машине был включен на полную мощность: Гриша очень любил сильный звук.
    Дауге залез в машину, выключил приемник и некоторое время сидел молча. Гриша отложил книгу и завел мотор. Дауге сказал, глядя перед собой:
    — Жизнь дает человеку три радости, тезка. Друга, любовь и работу. Каждая из этих радостей отдельно уже стоит многого. Но как редко они собираются вместе!
    — Без любви, конечно, обойтись можно, — вдумчиво сказал Гриша.
    Дауге мельком взглянул на него.
    — Да, можно, — согласился он. — Но это значит, что одной радостью будет меньше, а их всего три.
    Гриша промолчал. Ему казалось нечестным ввязываться в спор, безнадежный для противника.
    — В институт, — сказал Дауге, — и постарайся успеть к часу. Не опоздаем?
    — Нет, я быстро.
    Машина выехала на шоссе.
    — Дядя Гриша, вам не дует? — спросил Гриша Быков.
    Дауге повел носом и сказал:
    — Да, брат. Давай-ка поднимем стекла.