| Братья Стругацкие
Романы > Стажеры > страница 49
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59,
— Что с тобой, Юрик? — воскликнул Михаил Антонович. Выглядел Юра предосудительно. Левый глаз был залит красно-синим синяком, нос деформировался, губы распухли и почернели. Левую руку он держал несколько на весу, пальцы правой были облеплены пластырями. Спереди на куртке виднелись наспех замытые темные пятна. — Я дрался, — хмуро ответил Юра. — С кем вы дрались, стажер? — Я дрался со Свирским. — Кто это? — Это один молодой астрофизик на обсерватории, — нетерпеливо пояснил Юрковский. — Почему вы подрались, кадет? — Он оскорбил девушку, — сказал Юра. Он глядел прямо в глаза Жилину. — Я потребовал, чтобы он извинился. — Ну? — Ну, и мы подрались. Жилин едва заметно одобрительно кивнул. Юрковский встал, прошелся по каюте и остановился перед Юрой, глубоко засунув руки в карманы халата. — Я так понимаю, кадет, — сказал он холодно, — что вы устроили в обсерватории мерзкий дебош. — Нет, — сказал Юра. — Вы избили сотрудника обсерватории. — Да, — сказал Юра. — Но я не мог иначе. Я должен был заставить его извиниться. — Заставил? — быстро спросил Жилин. Юра поколебался немного, затем сказал уклончиво: — В общем он извинился. Потом. Юрковский раздраженно сказал: — А, черт, при чем тут это, Иван! — Извините, Владимир Сергеевич, — смиренно сказал Иван. Юрковский снова повернулся к Юре. — Все равно это был дебош, — сказал он. — Так это выглядит, во всяком случае. Послушайте, кадет, я охотно верю, что вы действовали из самых лучших побуждений, но вам придется извиниться. — Перед кем? — сейчас же спросил Юра. — Во-первых, разумеется, перед Свирским. — А во-вторых? — Во-вторых, вы должны будете извиниться перед директором обсерватории. — Нет! — сказал Юра. — Придется. — Нет. — Что значит — нет? Вы устроили драку в его обсерватории. Это отвратительно. И вы отказываетесь извиниться? — Я не стану извиняться перед подлецом, — ровным голосом сказал Юра. — Молчать, стажер! — проревел Быков. Воцарилось молчание. Михаил Антонович горестно вздыхал и качал головой. Юрковский с изумлением глядел на Юру. Жилин вдруг оттолкнулся от стены, подошел к Юре и положил руку ему на плечо. — Простите, Алексей Петрович, — сказал он. — Мне кажется, надо дать Бородину рассказать все по порядку. — А кто ему мешает? — сердито сказал Быков. Было видно, что он очень недоволен всем происходящим. — Рассказывай, Юра, — сказал Жилин. — Что тут рассказывать? — тихо начал Юра. Затем он закричал: — Это надо видеть! И слышать! Этих дураков надо немедленно спасать! Вы говорите — обсерватория, обсерватория! А это притон! Здесь люди плачут, понимаете? Плачут! — Спокойно, кадет, — сказал Юрковский. — Я не могу спокойно! Вы говорите извиняться… Я не стану извиняться перед инквизитором! Перед мерзавцем, который науськивает дураков друг на друга и на девушку! Куда вы смотрите, генеральный инспектор? Все это заведение пора давно эвакуировать на Землю, они скоро на четвереньки станут, начнут кусаться! — Успокойся и расскажи по порядку, — сказал Жилин. И Юра рассказал. Как он встретился с Зиной Шатровой, и как она плакала, и как он понял, что необходимо вмешаться немедленно, и он начал со Свирского, который до того оброс шерстью, что верил всяким гадостям о любимой девушке. Как он заставил Аверина со Свирским "поговорить по душам", и как выяснилось, что Свирский никогда не называл Аверина бездарью и подхалимом, и что Аверин даже не подозревал, что его неоднократно выводили ночью из комнаты Зины. Как отобрали у контролера Дитца гитару и узнали, что он никогда не распускал слухов про Базанова и Таню Оленину… И как сразу обнаружилось, что все это проделки Кравца и что Шершень не может не знать о них, и он-то и есть главный негодяй… — Ребята прислали меня к вам, Владимир Сергеевич, чтобы вы что-нибудь сделали. И вы лучше что-нибудь сделайте, иначе они сами сделают… Они уже готовы. Юрковский сидел в кресле за столом, и лицо у него было такое старое и жалкое, что Юра остановился и растерянно оглянулся на Жилина. Но Жилин опять еле заметно кивнул. — За эти слова вы тоже ответите, — процедил сквозь зубы Шершень. — Замолчи! — закричал маленький смуглый Аверин, сидевший рядом с Юрой. — Не смей перебивать! Товарищи, как он смеет все время перебивать? Юрковский переждал шум и продолжил: — Все это до того омерзительно, что я вообще исключал возможность такого явления, и понадобилось вмешательство постороннего человека, мальчишки, чтобы… Да. Омерзительно. Я не ждал этого от вас, молодые. Как это оказалось просто — вернуть вас в первобытное состояние, поставить вас на четвереньки три года, один честолюбивый маньяк и один провинциальный интриган. И вы согнулись, озверели, потеряли человеческий облик. Молодые, веселые, честные ребята… Какой стыд! Юрковский сделал паузу и оглядел астрономов. Все это сейчас зря, подумал он. Им не до меня. Они сидели кучкой и с ненавистью смотрели на Шершня и Кравца. — Ладно. Нового директора вам пришлют с Титана. Два дня можете митинговать и думать. Думайте. Вы, бедные и слабые, вам говорю: думайте! А сейчас идите. Они поднялись и, понурившись, пошли из кабинета. Шершень тоже встал и, нелепо качаясь на магнитных башмаках, подошел к Юрковскому вплотную. — Это самоуправство, — сипло сказал он. — Вы нарушаете работу обсерватории. Юрковский гадливо отстранил его. — Слушайте, Шершень, — сказал он. — На вашем месте я бы застрелился.
|