Братья Стругацкие

Романы > Стажеры > страница 30 - Глава 8. Эйномия. Смерть-планетчики

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59,

Глава 8. Эйномия. Смерть-планетчики

    — Стажер Бородин, — сказал Быков, складывая газету, — пора спать, стажер.
    Юра встал, закрыл книжку и, немного поколебавшись, сунул ее в шкаф. Не буду сегодня читать, подумал он. Надо, наконец, выспаться.
    — Спокойной ночи, — сказал он.
    — Спокойной ночи, — ответил Быков и развернул очередную газету.
    Юрковский, не отрываясь от бумаг, небрежно сделал ручкой. Когда Юра вышел, Юрковский спросил:
    — Как ты думаешь, Алексей, что он еще любит?
    — Кто?
    — Наш кадет. Я знаю, что он любит и умеет вакуумно варить. Я видел на Марсе. А вот что он еще любит?
    — Девушек, — сказал Быков.
    — Не девушек, а девушку. У него есть фотография девушки.
    — Я не знал.
    — Можно было догадаться. В двадцать лет, отправляясь в дальний поход, все берут с собой фотографии и потом не знают, что с ними делать. В книгах говорится, что на эти фотографии нужно смотреть украдкой и чтобы при этом глаза были полны слез или уж, во всяком случае, затуманивались. Только на это никогда не хватает времени. Или еще чего-нибудь, более важного. Но вернемся к нашему стажеру.
    Быков отложил газету, снял очки и посмотрел на Юрковского.
    — Ты уже кончил дела на сегодня? — спросил он.
    — Нет, — сказал Юрковский с раздражением. — Не кончил и не желаю о них говорить. От этой идиотской канцелярщины у меня распухла голова. Я желаю рассеяться. Можешь ты ответить на мой вопрос?
    — На этот вопрос лучше всего тебе ответит Иван, — сказал Быков. — Он с ним все время возится.
    — Но поскольку Ивана здесь нет, я спрашиваю тебя. Кажется, совершенно ясно.
    — Не волнуйся так, Володя, печенка заболит. Наш стажер еще просто мальчик. Умелые руки, а любить он ничего особенно не любит, потому что ничего не знает. Алексея Толстого он любит. И Уэллса. А Голсуорси ему скучен, и "Дорога дорог" ему скучна. Еще он любит Жилина и не любит одного бармена в Мирза-Чарле. Мальчишка он еще. Почка.
    — В его возрасте, — сказал Юрковский, — я очень любил сочинять стихи. Я мечтал стать писателем. А потом я где-то прочитал, что писатели чем-то похожи на покойников: они любят, когда о них либо говорят хорошо, либо ничего не говорят… Да. К чему я это все?
    — Не знаю, — сказал Быков. — По-моему, ты просто отлыниваешь от работы.
    — Нет-нет, позволь… Да! Меня интересует внутренний мир нашего стажера.
    — Стажер есть стажер, — сказал Быков.
    — Стажер стажеру рознь, — возразил Юрковский. — Ты тоже стажер, и я стажер. Мы все стажеры на службе у будущего. Старые стажеры и молодые стажеры. Мы стажируемся всю жизнь, каждый по-своему. А когда мы умираем, потомки оценивают нашу работу и выдают диплом на вечное существование.
    — Или не выдают, — задумчиво сказал Быков, глядя в потолок. — Как правило, к сожалению, не выдают.
    — Ну что же, это наша вина, а не наша беда. Между прочим, знаешь, кому всегда достается диплом?
    — Да?
    — Тем, кто воспитывает смену. Таким, как Краюхин.
    — Пожалуй, — сказал Быков. — И вот что интересно: эти люди, не в пример многим иным, нимало не заботятся о дипломах.
    — И напрасно. Меня вот всегда интересовал вопрос: становимся ли мы лучше от поколения к поколению? Поэтому я и заговорил о кадете. Старики всегда говорят: "Ну и молодежь нынче пошла. Вот мы были!"
    — Это говорят очень глупые старики, Владимир. Краюхин так не говорил.
    — Краюхин просто не любил теории. Он брал молодых, кидал их в печку и смотрел, что получится. Если не сгорали, он признавал в них равных.
    — А если сгорали?
    — Как правило, мы не сгорали.
    — Ну вот, ты и ответил на свой вопрос, — сказал Быков и снова взялся за газету. — Стажер Бородин сейчас на пути в печку, в печке он, пожалуй, не сгорит, через десять лет ты с ним встретишься, он назовет тебя старой песочницей, и ты, как честный человек, с ним согласишься.
    — Позволь, — возразил Юрковский, — но ведь на нас тоже лежит какая-то ответственность. Мальчика нужно чему-то учить!
    — Жизнь научит, — коротко сказал Быков из-за газеты.
    В кают-компанию вошел Михаил Антонович в пижаме, в шлепанцах на босу ногу, с большим термосом в руке.
    — Добрый вечер, мальчики, — сказал он. — Что-то мне захотелось чайку.
    — Чаек — это неплохо, — оживился Быков.
    — Чаек так чаек, — сказал Юрковский и стал собирать свои бумаги.
    Капитан и штурман накрыли на стол, Михаил Антонович разлил варенье в розетки, а Быков налил всем чаю.
    — А где Юрик? — спросил Михаил Антонович.
    — Спит, — ответил Быков.
    — А Ванюша?
    — На вахте, — терпеливо ответил Быков.
    — Ну и хорошо, — сказал Михаил Антонович. Он отхлебнул чаю, зажмурился и добавил: — Никогда, мальчики, не соглашайтесь писать мемуары. Такое нудное занятие, такое нудное!
    — А ты побольше выдумывай, — посоветовал Быков.
    — Как это?
    — А как в романах. "Юная марсианка закрыла глаза и потянулась ко мне полуоткрытыми устами. Я страстно и длинно обнял ее".
    — "Всю", — добавил Юрковский.
    Михаил Антонович зарделся.
    — Ишь, закраснелся, старый хрыч, — сказал Юрковский. — Было дело, Миша?
    Быков захохотал и поперхнулся чаем.
    — Фу! — сказал Михаил Антонович. — Фу на вас! — Он подумал и заявил вдруг: — А знаете что, мальчики? Плюну-ка я на эти мемуары. Ну что мне сделают?
    — Ты нам вот что объясни, — сказал Быков. — Как повлиять на Юру?
    Михаил Антонович испугался.
    — А что случилось? Он нашалил что-нибудь?
    — Пока нет. Но вот Владимир считает, что на него нужно влиять.
    — Мы, по-моему, и так на него влияем. От Ванюши он не отходит, а тебя, Володенька, просто боготворит. Раз двадцать уже рассказывал, как ты за пиявками в пещеру полез.
    Быков поднял голову.
    — За какими это пиявками? — спросил он.
    Михаил Антонович виновато заерзал.
    — А, это легенды, — сказал Юрковский, не моргнув глазом. — Это было еще… э-э… давно. Так вот вопрос: как нам влиять на Юру? Мальчику представился единственный в своем роде шанс посмотреть мир лучших людей. С нашей стороны было бы просто… э-э…
    — Видишь ли, Володенька, — сказал Михаил Антонович. — Ведь Юра очень славный мальчик. Его очень хорошо воспитали в школе. В нем уже заложен… Как бы это сказать… Фундамент хорошего человека. Ведь пойми, Володенька, Юра уже никогда не спутает хорошее с плохим…
    — Настоящего человека, — веско сказал Юрковский, — отличает широкий кругозор.
    — Правильно, Володенька, — сказал Михаил Антонович. — Вот и Юрик…
    — Настоящего человека формируют только настоящие люди, работники, и только настоящая жизнь, полнокровная и нелегкая.
    — Но ведь и наш Юрик…
    — Мы должны воспользоваться случаем и показать Юрию настоящих людей в настоящей, нелегкой жизни.
    — Правильно, Володенька, и я уверен, что Юрик…
    — Извини, Михаил, я еще не кончил. Вот завтра мы пройдем до смешного близко от Эйномии. Вы знаете, что такое Эйномия?
    — А как же? — сказал Михаил Антонович. — Астероид, большая полуось — две и шестьдесят четыре астрономических единицы, эксцентриситет…