1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45,
— Они.
— Кто — они?
— Они. Слышите?
Я прислушался. Слышно было только, как шуршат ветки под ветром, да где-то далеко-далеко орут: "Дрож-ка! Дрожка!".
— Ничего особенного не слышу, — сказал я.
— Это потому, что вы не знаете. Вы здесь новичок, а новичков они не трогают.
— А кто же все-таки — они?
— Все они. Видели вы этого хмыря с пуговицами?
— Пети? Видел. А почему он хмырь? По-моему, вполне приличный человек…
Лэн вскочил.
— Пойдемте, — сказал он шепотом. Я вам покажу. Только тихо.
Мы вышли из гаража, подкрались к дому и обогнули угол. Лэн все время держал меня за руку. Ладонь у него была холодная и мокрая.
— Вот, смотрите, — сказал Лэн.
Действительно, зрелище было страшненькое. На хозяйской веранде, просунув неестественно свернутую голову сквозь перила, лежал мой таможенник. Ртутный свет с улицы падал на его лицо, оно было синее, вспухшее, покрытое темными потеками. Сквозь полуоткрытые веки виднелись мутные, скошенные к переносице глаза. "Ходят между живыми, как живые, при свете дня, — бормотал Лэн, держась, за меня обеими руками. — Кивают и улыбаются, но в ночи лица их белые, и кровь выступает на лицах…" Я подошел к веранде. Таможенник был в ночной пижаме. Он сипло дышал, от него пахло коньяком. На лице его была кровь, похоже было, что он упал мордой на битое стекло.
— Да он просто пьян, — сказал я громко. — Пьяный человек. Храпит. Очень противно.
Лэн помотал головой.
— Вы новичок, — прошептал он. — Вы ничего не видите. А я видел… — Его снова затрясло. — Их много пришло… Это она их привела… И принесли ее… Была луна. Они отпилили ей макушку… Она кричала, так кричала… А потом стали есть ложками. И она ела, и все смеялись, что она кричит и бьется…
— Кто? Кого?
— А потом завалили деревом и сожгли… и плясали у костра… А потом все зарыли в саду… Она за лопатой ездила на машине… Я все видел… Хотите, покажу, где зарыли?
— Вот что, приятель, — сказал я. — Пошли ко мне.
— Зачем?
— Спать, вот зачем. Все давно спят, только мы с тобой тут болтаем.
— Никто не спит. Вы совсем новичок. Сейчас никто не спит. Сейчас спать нельзя.
— Пошли, пошли, — сказал я. — Ко мне пошли.
— Не пойду, — сказал он. — Не трогайте меня. Я вашего имени не называл.
— А вот сейчас ремень возьму, сказал я грозно, — и напорю тебя по заднице!
Кажется, это его немного успокоило. Он снова вцепился мне в руку и замолчал.
— Пошли, дружище, пошли, — сказал я. — Ты будешь спать, а я буду рядом сидеть. И если что-нибудь случится, сразу тебя разбужу.
Мы влезли через окно в мою спальню (входить в дом через дверь он отказался наотрез), и я уложил его в постель. Я намеревался рассказать ему сказку, но он сразу заснул. Лицо у него было измученное, и он все время вздрагивал во сне. Я придвинул кресло к окну, закутался в плед и выкурил сигарету, чтобы успокоится. Я попытался думать о Римайере, о рыбарях, до которых я так и не добрался, о том, что должно случится двадцать восьмого числа, о меценатах, но у меня ничего не получилось, и это меня раздражало. Меня раздражало, что я никак не мог заставить себя думать о своем деле, как о чем-то важном. Мысли разбегались, лезли эмоции, я не столько думал, сколько чувствовал. Я чувствовал, что не зря приехал сюда, но в то же время чувствовал, что приехал совсем не за тем, за чем нужно.
А Лэн спал. Он не проснулся даже, когда у ворот зафыркал мотор, застучали автомобильные дверцы, кто-то заорал, зареготал и завыл на разные голоса, и я решил было, что перед домом совершают преступление, но оказалось, что это всего-навсего вернулась Вузи. Весело напевая, она принялась раздеваться еще в саду, небрежно развешивая на яблонях юбку, блузку и прочее. Меня она не заметила, вошла в дом, повозилась немного у себя наверху, уронила что-то тяжелое и, наконец, затихла. Было около пяти. Над морем разгоралась заря.
© 2009-2024 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких