Романы > Страна багровых туч > страница 31

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76,

    — О чем задумался, Алексей? — спросил Дауге.
    Быков виновато улыбнулся:
    — Так, понимаешь… мысли! Вот сидим, чаи распиваем… Я совсем не так себе это представлял.
    — Да как ты это вообще представлять мог? — Иоганыч комически изумился. — Ах, по книжкам? По газетным очеркам?
    — Хотя бы…
    Юрковский напыщенно изрек:
    — Героические межпланетники отважно преодолевали все трудности опасного перелета, мужественно шагая навстречу опасности…
    — Да… вроде этого. И, кроме того, я ожидал невесомости и всяческих новых ощущений.
    — Да побойся бога…
    — Нет-нет, я знаю, что в корабле, движущемся с постоянным ускорением, невесомости быть не может. Но все-таки это было разочарованием.
    Богдан и Дауге расхохотались.
    — Поверьте, Алексей Петрович, — серьезно сказал Юрковский, — без невесомости гораздо удобнее. Вам ведь посчастливилось. А вот, помнится, тому назад лет шесть совершали мы рейс на Луну. И с нами отправился — тоже в свой первый рейс, заметьте, — некий специалист. Только не по пустыням, а по селенографии. Много времени он писал о Луне, изучал Луну, спорил о Луне, а на Луне никогда до того не был. Боялся лететь. Но… так уж устроена наша жизнь…
    — Это ты про Глузкина? — спросил Дауге.
    — Про него, про Глузкина, — усмехнулся Юрковский. — Так вот, стартовали мы. Летим. Выключили реактор, освободили пассажиров из амортизационных ящиков. Все им было сверхинтересно — невесомость, понимаете ли, новые ощущения и прочее. Этот Глузкин тоже радуется, хотя и бледен немного. Часа через два подбирается он ко мне и спрашивает: "Где здесь умывальная комната, товарищ?" А я, видите ли, забыл, что он новичок. "Идите, — говорю, — по коридору, последняя дверь направо". И ничего больше не объяснил. Он, сердешный друг, и отправился.
    Теперь улыбались все: Дауге, Богдан и даже Ермаков. Быков слушал насупясь.
    — Ну, заперся там, как полагается, — продолжал Юрковский. — Проходит пять, десять минут, четверть часа — нет его! Потом появляется… весь мокрый с ног до головы. Ругается, водяные пузыри вокруг него целым облаком летают… Мы все кто куда прятаться. Включили на полную мощность вентиляторы, насилу очистили коридор. Ругался селенограф — спасу не было! До сих пор краснею, когда вспоминаю. А ведь там с нами были женщины. Вот что иногда невесомость учиняет, Алексей Петрович! — торжественно заключил Юрковский.
    — Да, в общем, невесомость — удовольствие ниже среднего, — подтвердил Дауге, когда смех утих. — Пока научишься, как себя вести, намучаешься изрядно…
    — Я помню, — сказал Богдан, — как один товарищ…
    — Погодите-ка, — прервал его Ермаков.
    Тонкий, едва слышный звук доносился сверху, то стихая, то усиливаясь волнообразно, словно писк комара в лагерной палатке. И Быков увидел, как медленно сошла краска с окаменевшего лица Ермакова, как внезапно до синевы побледнел Дауге, широко раскрыл глаза Спицын, а на скулах Юрковского выступили желваки. Все смотрели куда-то поверх его головы. Он обернулся. Под самым потолком, в складках стеганой кожи обивки, разгорался, пульсируя, красноватый огонек. Кто-то хрипло чертыхнулся и вскочил. С сухим стуком упал стакан, по скатерти расползлось красное пятно. И в то же мгновение оглушительный звон заполнил кают-компанию. Потолок, лица, руки, белая скатерть — все озарилось зловещим малиновым блеском.
    — Излучение! — проревел над самым ухом чей-то незнакомый голос.
    Быков как завороженный глядел на судорожно вспыхивающую красную лампочку-индикатор, похожую на палец, торчащий из стены. "Дзанн, дзан, дзззанн!" — надрывался сигнальный звонок. Дверь распахнулась, на пороге появился Крутиков.
    — Излучение! — крикнул он.
    Осунувшееся лицо его было покрыто потом. Ермаков спокойно проговорил, едва разжимая белые губы:
    — Видим и слышим.
    — Почему, откуда? — пробормотал Богдан.
    Юрковский пожал плечами:
    — Праздный вопрос.
    — Не праздный, не праздный! — словно задыхаясь, торопливо сказал Дауге. — Может быть, еще можно закрыться…
    — Спецкостюмы?
    — А хотя бы и спецкостюмы!
    — Ерунда, — убежденно сказал Богдан. — Ведь пробило оболочку и защитный слой…
    "Дзанн, дзззанн, дззан…"
    — От этого не закроешься, — прошептал Крутиков.
    Дауге криво улыбнулся.
    — Так, — сказал он. — Что ж, будем ждать.
    Крутиков с какой-то чопорной торжественностью поднял упавший стакан и уселся между Ермаковым и Быковым.
    — Рентген сто, не меньше, — заметил Юрковский.
    — Больше, — отозвался Богдан.
    — Сто пятьдесят. Кто больше? — Дауге взял со стола чайную ложку и стал сгибать ее трясущимися пальцами. — Честное слово, я чувствую, как в меня врезаются протоны!
    — Интересно, долго это будет продолжаться? — проворчал Юрковский щурясь, глядя на лампу-индикатор.
    — Если больше пяти минут, нам труба…
    — Прошло две минуты, — объявил негромко Ермаков.
    Крутиков поправил воротник комбинезона, захлестнул раскрывшуюся "молнию" на груди и полез в карман за трубкой.
    "Дзанн, дзззанн, дззан…"
    — Они сидели под ливнем смерти и слушали очаровательную музыку, — сказал Юрковский. — Слушайте, нельзя ли выключить этот проклятый трезвон? Я не привык умирать в таких условиях.
    "Дзанн, дзззанн, дззан…"
    Дауге наконец сломал ложечку и швырнул обломки на стол. Все уставились на них.
    — Первая жертва лучевой атаки, — сказал Юрковский. — Иоганыч, будь другом, засунь руки в карманы…
    Быков зажмурился. Пять минут — и конец? И, главное, ничего не поделаешь, ни-че-го…
    И вдруг звон прекратился. Красный глазок индикатора погас. Тишина. Долго сидели они молча, не смея шевельнуться, слишком ошеломленные, чтобы радоваться. Наконец Ермаков проговорил, обращаясь к Юрковскому:
    — Все-таки вы фат, Владимир Сергеевич. Позер…
    Дауге нервно рассмеялся. На Крутикова напала икота, и он, морщась, потянулся за сифоном с содовой.
    — Виноват, Анатолий Борисович! Каюсь, есть немножко, — сказал Юрковский. — В юности блистал в театральной самодеятельности… — Он потянулся, хрустнув суставами. — Будем надеяться, что обойдется без последствий. У меня и без того на текущем счету целая куча этих рентгенов.
    Быков очумело вертел головой.
    — Неужели всего две минуты? — спросил он.
    — Что ж, товарищи, — глухо проговорил Ермаков вставая. — Будем считать инцидент исчерпанным. Теперь — немедленно за проверку внутренней защиты!
    — Надо же! Ведь такие вещи раз в десять лет бывают! — пробасил Крутиков. — Кстати, чем же это вызвано, по-вашему?
    — Ясно даже и ежу: космические лучи, — ответил Юрковский.
    — Отлично, если так. Я, грешным делом, подумал, что кожух фотореактора лопнул.
    Богдан посмотрел на часы:
    — Мне на вахту, Анатолий Борисович. И время подавать сигналы на Землю. Будем сообщать?
    — Нет! — сухо отрезал Ермаков. — Незачем зря волновать людей. Подавайте обычное "все благополучно". И еще: сейчас прошу всех по очереди в медпункт для прививок и дезактивации. Дауге — первый. А потом — проверять и проверять защиту.
    — Но пока можно позволить себе кружечку кофе! — весело заметил Крутиков. — Э-э, да он совсем остыл! Алеша, будь другом, включи…
    — И все же героическим межпланетникам приходится мужественно преодолевать трудности, — сказал Быков, взглянув на Юрковского.
    Тот беспечно рассмеялся:
    — Не трудности, дорогой Алексей Петрович, а всего-навсего страх смерти. Трудности будут еще впереди. Это я вам гарантирую, как говорил Краюхин.