| Братья Стругацкие
Романы > Понедельник начинается в субботу > страница 46
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56,
— Подумаешь, — сказал Дрозд, не отрываясь от заголовка. — У меня однажды совпал номер на лотерейном билете, и я побежал в сберкассу получать автомобиль. А потом оказалось… — Почему это ты записал номер? — сказал Корнеев, прищуриваясь на Романа. — Это у тебя привычка? Ты все номера записываешь? Может быть, у тебя и номер твоих часиков записан? — Блестяще! — сказал Почкин. — Витька, ты молодец. Ты попал в самую точку. Роман, какой позор! Зачем ты отравил попугая? Как жестоко! — Идиоты! — сказал Роман. — Что я вам — Выбегалло? Корнеев подскочил к нему и осмотрел его уши. — Иди к дьяволу! — сказал Роман. — Саша, ты только полюбуйся на них! — Ребята, — сказал я укоризненно, — да кто же так шутит? За кого вы нас принимаете? — А что остается делать? — сказал Корнеев. — Кто-то врет. Либо вы, либо все законы природы. Я верю в законы природы. Все остальное меняется. Впрочем, он быстро скис, сел в сторонке и стал думать. Саня Дрозд спокойно рисовал заголовок. Стелла глядела на всех по очереди испуганными глазами. Володя Почкин быстро писал и зачеркивал какие-то формулы. Первым заговорил Эдик. — Если даже никакие законы не нарушаются, — рассудительно сказал он, — все равно остается странным неожиданное появление большого количества попугаев в одной и той же комнате и подозрительная смертность среди них. Но я не очень удивлен, потому что не забываю, что имею дело с Янусом Полуэктовичем. Вам не кажется, что Янус Полуэктович сам по себе прелюбопытнейшая личность? — Кажется, — сказал я. — И мне тоже кажется, — сказал я. — И мне тоже кажется, — сказал Эдик. — Чем он, собственно, занимается, Роман? — Смотря какой Янус. У-Янус занимается связью с параллельными пространствами. — Гм, — сказал Эдик. — Это нам вряд ли поможет. — К сожалению, — сказал Роман. — Я вот тоже все время думаю, как связать попугаев с Янусом, и ничего не могу придумать. — Но ведь он странный человек? — спросил Эдик. — Да, несомненно. Начать с того, что их двое и он один. Мы к этому так привыкли, что не думаем об этом… — Вот об этом я и хотел сказать. Мы редко говорим о Янусе, мы слишком уважаем его. А ведь наверняка каждый из нас замечал за ним хоть одну какую-нибудь странность. — Странность номер один, — сказал я. — Любовь к умирающим попугаям. — Пусть так, — сказал Эдик. — Еще? — Сплетники, — сказал Дрозд с достоинством. — Вот я однажды просил у него в долг. — Да? — сказал Эдик. — И он мне дал, — сказал Дрозд. — А я забыл, сколько он мне дал. И теперь не знаю, что делать. Он замолчал. Эдик некоторое время ждал продолжения, потом сказал: — Известно ли вам, например, что каждый раз, когда мне приходилось работать мне по ночам, ровно в полночь он куда-то уходил и через пять минут возвращался, и каждый раз у меня создавалось впечатление, что он так или иначе старается узнать у меня, чем мы тут с ним занимались до его ухода? — Истинно так, — сказал Роман. — Я это знаю отлично. Я уже давно заметил, что именно в полночь у него начисто отшибает память. И он об этом своем дефекте прекрасно осведомлен. Он несколько раз извинялся и говорил, что это у него рефлекторное, связанное с последствиями сильной контузии. — Память у него никуда не годится, — сказал Володя Почкин. Он смял листок с вычислениями и швырнул его под стол. — Он все время пристает, виделся ты с ним вчера или не виделся. — И о чем беседовали, если виделся, — добавил я. — Память, память, — пробормотал Корнеев нетерпеливо. — При чем здесь память… Не в этом дело. Что там у него с параллельными пространствами?.. — Сначала надо собирать факты, — сказал Эдик. — Попугаи, попугаи, попугаи, — продолжал Витька. — Неужели это все-таки дубли? — Нет, — сказал Володя Почкин. — Я просчитал. Это по всем категориям не дубль. — Каждую полночь, — сказал Роман, — он идет вот в эту свою лабораторию и буквально на несколько минут запирается там. Один раз он вбежал туда так поспешно, что не успел закрыть дверь… — И что? — спросила Стелла замирающим голосом. — Ничего. Сел в кресло, посидел немножко и вернулся обратно. И сразу спросил, не беседовал ли я с ним о чем-нибудь важном. — Я пошел, — сказал Корнеев, поднимаясь. — И я, — сказал Эдик. — У нас сейчас семинар. — И я, — сказал Володя Почкин. — Нет, — сказал Роман. — Ты сиди и печатай. Назначаю тебя главным. Ты, Стеллочка, возьми Сашу и пиши стихи. А вот я пойду. Вернусь вечером, и чтобы газета была готова. Они ушли, а мы остались делать газету. Сначала мы пытались что-нибудь придумать, но быстро утомились и поняли, что не можем. Тогда мы написали небольшую поэму об умирающем попугае. Когда Роман вернулся, газета была готова, Дрозд лежал на столе и поглощал бутерброды, а Почкин объяснял нам со Стеллой, почему происшествие с попугаем совершенно невозможно. — Молодцы, — сказал Роман. — Отличная газета. А какой Заголовок! Какое бездонное звездное небо! И как мало опечаток!.. А где попугай? Попугай лежал в чашке Петри, в той самой чашке и на том самом месте, где мы с Романом видели его вчера. У меня даже дух захватило. — Кто его сюда положил? — осведомился Роман. — Я, — сказал Дрозд. — А что? — Нет, ничего, — сказал Роман. — Пусть лежит. Правда, Саша? Я кивнул. — Посмотрим, что с ним будет завтра, — сказал Роман.
|