Братья Стругацкие

Романы > Понедельник начинается в субботу > страница 44

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56,

    — Хорошо, — сказал я. — Еще?
    — Выражался…
    — Вот странно, — подал голос Саня Дрозд. — Я с этим Брутом работал в кинобудке. Парень как парень. Нормальный…
    — Ну? — сказал я.
    — Ну и все.
    — Ты рифму можешь дать на "Брут"? — спросил я.
    — Прут.
    — Уже было, — сказал я. — Сопрут.
    — Да нет. Прут. Палка такая, которой секут.
    Стелла сказала с выражением:
    — Товарищ, пред тобою Брут. Возьмите прут, каким секут, секите Брута там и тут.
    — Не годится, — сказал Дрозд. — Пропаганда телесных наказаний.
    — Помрут, — сказал я. — Или просто — мрут.
    — Товарищ, пред тобою Брут, сказала Стелла. — От слов его все мухи мрут.
    — Это от ваших стихов все мухи мрут, — сказал Дрозд.
    — Ты заголовок написал? — спросил я.
    — Нет, — сказал Дрозд кокетливо.
    — Вот и займись.
    — Позорят славный институт, — сказала Стелла, — такие пьяницы, как Брут.
    — Это хорошо, — сказал я. — Это мы дадим в конец. Запиши. Это будет мораль, свежая и оригинальная.
    — Чего же в ней оригинального? — спросил простодушный Дрозд.
    Я не стал с ним разговаривать.
    — Теперь надо описать, — сказал я, — как он хулиганил. Скажем так. Напился пьян, как павиан, за словом не полез в карман, был человек, стал хулиган.
    — Ужасно, — сказала Стелла с отвращением.
    Я подпер голову руками и стал смотреть на карикатуру. Дрозд, оттопырив зад, водил кисточкой по ватману. Ноги его в предельно узких джинсах были выгнуты дугой. Меня осенило.
    — Коленками назад! — сказал я. — Песенка!
    — "Сидел кузнечик маленький коленками назад", — сказала Стелла.
    — Точно, — сказал Дрозд, не оборачиваясь. — И я ее знаю. "Все гости расползалися коленками назад", — пропел он.
    — Подожди, подожди, — сказал я. Я чувствовал вдохновение. — Дерется и бранится он, и вот вам результат: влекут его в милицию коленками назад.
    — Это ничего, — сказала Стелла.
    — Понимаешь? — сказал я. — Еще пару строф, и чтобы везде был рефрен "коленками назад". Упился сверх кондиции… Погнался за девицею… Что-нибудь вроде этого.
    — Отчаянно напился он, — сказал Стелла. — Сам черт ему не брат. В чужую дверь вломился он коленками назад.
    — Блеск! — сказал я. — Записывай. А он вламывался?
    — Вламывался, вламывался.
    — Отлично! — сказал я. — Ну, еще одну строфу.
    — Погнался за девицею коленками назад, — сказала Стелла задумчиво. — Первую строчку нужно…
    — Амуниция, — сказал я. — Полиция. Амбиция. Юстиция.
    — Ютится он, — сказала Стелла. — Стремится он. Не бриться и не мыться…
    — Он, — добавил Дрозд. — Это верно. Это у вас получилась художественная правда. Сроду он не брился и не мылся.
    — Может, вторую строчку придумаем? — предложила Стелла. — Назад — аппарат — автомат…
    — Гад, — сказал я. Рад.
    — Мат, — сказал Дрозд. — Шах, мол, и мат.
    Мы опять долго молчали, бессмысленно глядя друг на друга и шевеля губами. Дрозд постукивал кисточкой о края чашки с водой.
    — Играет и резвится он, — сказал я наконец, — ругаясь, как пират. Погнался за девицею коленками назад.
    — Пират — как-то… — сказала Стелла.
    — Тогда: сам черт ему не брат.
    — Это уже было.
    — Где?.. Ах да, действительно было.
    — Как тигра полосат, — предложил Дрозд.
    Тут послышалось легкое царапанье, и мы обернулись. Дверь в лабораторию Януса Полуэктовича медленно отворялась.
    — Смотри-ка! — изумленно воскликнул Дрозд, застывая с кисточкой в руке.
    В щель вполз маленький зеленый попугай с ярким красным хохолком на макушке.
    — Попугайчик! — воскликнул Дрозд. — Попугай! Цып-цып-цып-цып…
    Он стал делать пальцами движения, как будто крошил хлеб на пол. Попугай глядел на нас одним глазом. Затем он разинул горбатый, как нос у Романа, черный клюв и хрипло выкрикнул:
    — Р-реактор! Р-реактор! Надо выдер-ржать!
    — Какой сла-авный! — воскликнула Стелла. — Саня, поймай его…
    Дрозд двинулся было к попугаю, но остановился.
    — Он же, наверное, кусается, — опасливо произнес он. — Вон клюв какой.
    Попугай оттолкнулся от пола, взмахнул крыльями и как-то неловко запорхал по комнате. Я следил за ним с удивлением. Он был очень похож на того, вчерашнего. Родной единокровный брат-близнец. Полным-полно попугаев, подумал я.
    Дрозд отмахнулся кисточкой.
    — Еще долбанет, пожалуй, — сказал он.
    Попугай сел на коромысло лабораторных весов, подергался, уравновешиваясь, и разборчиво крикнул:
    — Пр-роксима Центавр-р-ра! Р-рубидий! Р-рубидий!
    Потом он нахохлился, втянул голову и закрыл глаза пленкой. По-моему, он дрожал. Стелла быстро сотворила кусок хлеба с повидлом, отщипнула корочку и поднесла ему под клюв. Попугай не реагировал. Его явно лихорадило, и чашки весов, мелко трясясь, позвякивали о подставку.
    — По-моему, он больной, — сказал Дрозд. Он рассеяно взял из рук Стеллы бутерброд и стал есть.
    — Ребята, — сказал я, — кто-нибудь видел раньше в институте попугаев?
    Стелла помотала головой. Дрозд пожал плечами.
    — Что-то слишком много попугаев за последнее время, — сказал я. — И вчера тоже…
    — Наверное, Янус экспериментирует с попугаями, — сказала Стелла. — Антигравитация или еще что-нибудь в этом роде…
    Дверь в коридор отворилась, и толпой вошли Роман Ойра-Ойра, Витька Корнеев, Эдик Амперян и Володя Почкин. В комнате стало шумно. Корнеев, хорошо выспавшийся и очень бодрый, принялся листать заметки и громко издеваться над стилем. Могучий Володя Почкин, как замредактора исполняющий в основном полицейские обязанности, схватил Дрозда за толстый загривок, согнул его пополам и принялся тыкать носом в газету, приговаривая: "Заголовок где? Где заголовок, Дроздилло?" Роман требовал от нас готовых стихов. А Эдик, не имевший к газете никакого отношения, прошел к шкафу и принялся с грохотом передвигать в нем разные приборы. Вдруг попугай заорал: "Овер-рсан! Овер-рсан"! — и все замерли.
    Роман уставился на попугая. На лице его появилось давешнее выражение, словно его только что осенила необычайная идея. Володя Почкин отпустил Дрозда и сказал: "Вот так штука, попугай!" Грубый Корнеев немедленно протянул руку, чтобы схватить попугая поперек туловища, но попугай вырвался, и Корнеев схватил его за хвост.
    — Оставь, Витька! — закричала Стелла сердито. — Что за манера — мучить животных?
    Попугай заорал. Все столпились вокруг него. Корнеев держал его, как голубя, Стелла гладила по хохолку, а Дрозд нежно перебирал перья в хвосте. Роман посмотрел на меня.
    — Любопытно, — сказал он. — Правда?
    — Откуда он здесь взялся, Саша? — вежливо спросил Эдик.
    Я мотнул головой в сторону лаборатории Януса.
    — Зачем Янусу попугай? — осведомился Эдик.
    — Ты это меня спрашиваешь? — сказал я.
    — Нет, это вопрос риторический, — серьезно сказал Эдик.
    — Зачем Янусу два попугая? — сказал я.
    — Или три, — тихонько добавил Роман.
    Корнеев обернулся к нам.
    — А где еще? — спросил он, с интересом озираясь.