Братья Стругацкие

Романы > Понедельник начинается в субботу > страница 21

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56,

    Упоминание о Белом Тезисе встречалось только в дневниках Бен Бецалеля. Бен Бецалель якобы выделил Белый Тезис как побочный продукт какой-то алхимической реакции и, не имея времени заниматься такой мелочью, вмонтировал его в качестве подсобного элемента в какой-то свой прибор. В одном из последних мемуаров, написанных уже в темнице, Бен Бецалель сообщал: "И можете вы себе представить? Тот Белый Тезис не оправдал-таки моих надежд, не оправдал. И когда я сообразил, какая от него могла быть польза — я говорю о счастье для всех людей, сколько их есть, — я уже забыл, куда же я его вмонтировал". За институтом числилось семь приборов, принадлежавших некогда Бен Бецалелю. Шесть из них Редькин разобрал до винтика и ничего особенного не нашел. Седьмым прибором был диван-транслятор. Но на диван наложил руку Витька Корнеев, и в простую душу Редькина закрались самые черные подозрения. Он стал следить за Витькой. Витька немедленно озверел. Они поссорились и стали заклятыми врагами, оставались ими по сей день. Ко мне, как представителю точных наук, Магнус Федорович относился благожелательно, хотя и осуждал мою дружбу с "этим плагиатором". В общем-то Редькин был неплохим человеком, очень трудолюбивым, очень упорным, начисто лишенным корыстолюбия. Он проделал громадную работу, собравши гигантскую коллекцию разнообразнейших определений счастья. Там были простейшие негативные определения ("Не в деньгах счастье"), простейшие позитивные определения ("Высшее удовлетворение, полное довольствие, успех, удача"), определения казуистические ("Счастье есть отсутствие несчастья") и парадоксальные ("Счастливей всех шуты, дураки, сущеглупые и нерадивые, ибо укоров совести они не знают, призраков и прочей нежити не страшатся, боязнью грядущих бедствий не терзаются, надеждой будущих благ не обольщаются").
    Магнус Федорович положил на стол коробочку с ключом и, недоверчиво глядя на нас исподлобья, сказал:
    — Я еще одно определение нашел.
    — Какое? — спросил я.
    — Что-то вроде стихов. Только там нет рифмы. Хотите?
    — Конечно, хотим, — сказал Роман.
    Магнус Федорович вынул записную книжку и, запинаясь, прочел:

Вы спрашиваете:
Что считаю
Я наивысшим счастьем на земле?
Две вещи:
Менять вот так же состоянье духа,
Как пенни выменял бы я на шиллинг,
И юной девушки услышать пенье
Вне моего пути, но вслед за тем,
Как у меня дорогу разузнала.

    — Ничего не понял, — сказал Роман. — Дайте я прочту глазами. Редькин отдал ему записную книжку и пояснил:
    — Это Кристофер Лог. С английского.
    — Отличные стихи, — сказал Роман.
    Магнус Федорович вздохнул.
    — Одни одно говорят, другие — другое.
    — Тяжело, — сказал я сочувственно.
    — Правда ведь? Ну как тут все увяжешь? Девушки услышать пенье… Ведь не всякое пенье какое-нибудь, а чтобы девушка была юная, находилась вне его пути, да еще только после того, как у него про дорогу спросит… Разве же так можно? Разве такие вещи алгоритмизируются?
    — Вряд ли, — сказал я. — Я бы не взялся.
    — Вот видите! — подхватил Магнус Федорович. — А вы у нас заведующий вычислительным центром! Кому же тогда?
    — А может, его вообще нет? — сказал Роман голосом кинопровокатора.
    — Чего?
    — Счастья.
    Магнус Федорович сразу обиделся.
    — Как же его нет, — с достоинством сказал он, — когда я сам его неоднократно испытывал?
    — Выменяв пенни на шиллинг? — спросил Роман.
    Магнус Федорович обиделся еще больше и вырвал у него записную книжку.
    — Вы еще молодой… — начал он.
    Но тут раздался грохот, треск, сверкнуло пламя и запахло серой. Посередине приемной возник Мерлин. Магнус Федорович, шарахнувшийся от неожиданности к окну, сказал: "Тьфу на вас!" — и выбежал вон.
    — Good God! — сказал Ойра-Ойра, протирая запорошенные глаза. — Canst thou not come in by usually way as decent people do? Sir… <Ужель обычный путь тебе заказан — путь достойного человека? Сэр… — (англ.)> — добавил он.
    — Beg thy pardon <Прошу прощения… — (англ.>, — сказал Мерлин самодовольно и с удовольствием посмотрел на меня. Наверное, я был бледен, потому что очень испугался самовозгорания.
    Мерлин оправил на себе побитую молью мантию, швырнул на стол связку ключей и произнес:
    — Вы заметили, сэры, какие стоят погоды?
    — Предсказанные, — сказал Роман.
    — Именно, сэр Ойра-Ойра! Именно предсказанные!
    — Полезная вещь — радио, — сказал Роман.
    — Я радио не слушаю, — сказал Мерлин. — У меня свои методы.
    Он потряс подолом мантии и поднялся на метр над полом.
    — Люстра, — сказал я, — осторожнее.
    Мерлин посмотрел на люстру и ни с того ни с сего начал:
    — Не могу не вспомнить, дорогие сэры, как в прошлом году мы с сэром председателем райсовета товарищем Переяславльским…
    Ойра-Ойра душераздирающе зевнул, мне тоже стало тоскливо. Мерлин был бы, вероятно, еще хуже, чем Выбегалло, если бы не был столь архаичен и самонадеян. По чьей-то рассеянности ему удалось продвинуться в заведующие отделом Предсказаний и Пророчеств, потому что во всех анкетах он писал о своей непримиримой борьбе против империализма янки еще в раннем средневековье, прилагая к анкетам нотариально заверенные машинописные копии соответствующих страниц из Марка Твена. В последствии он был вновь переведен на свое место заведующего бюро погоды и теперь, как и тысячу лет назад, занимался предсказаниями атмосферных явлений — и с помощью магических средств, и на основании поведения тарантулов, усиления ревматических болей и стремления соловецких свиней залечь в грязь или выйти из оной. Впрочем, основным поставщиком его прогнозов был самый вульгарный радиоперехват, осуществлявшийся детекторным приемником, по слухам, похищенным еще в двадцатые годы с Соловецкой выставки юных техников. Он был в большой дружбе с Наиной Киевной Горыныч и вместе с ней занимался коллекционированием и распространением слухов о появлении в лесах гигантской волосатой женщины и пленении одной студентки снежным человеком с Эльбруса. Говорили также, что время от времени он принимает участие в ночных бдениях на Лысой горе с Ха Эм Вием, Хомой Брутом и другими хулиганами.
    Мы с Романом молчали и ждали, когда он исчезнет. Но он, упаковавшись в мантию, удобно расположился под люстрой и затянул длинный, всем давно уже осточертевший рассказ о том, как он, Мерлин, и председатель Соловецкого райсовета товарищ Переяславльский совершали инспекторский вояж по району. Вся эта история была чистейшим враньем, бездарным и конъюнктурным переложением Марка Твена. О себе он говорил в третьем лице, а председателя иногда, сбиваясь, называл королем Артуром.
    — Итак, председатель райсовета и Мерлин отправились в путь и приехали к пасечнику, Герою Труда сэру Отшельниченко, который был добрым рыцарем и знатным медосборцем. И сэр Отшельниченко доложил о своих трудовых успехах и полечил сэра Артура от радикулита пчелиным ядом. И сэр председатель прожил там три дня, и радикулит его успокоился, и они двинулись в путь, и в пути сэр Ар… председатель сказал: "У меня нет меча". — "Не беда, — сказал ему Мерлин, — я добуду тебе меч". И они доехали до большого озера, и видит Артур: из озера поднялась рука…
    Тут раздался телефонный звонок, и я с радостью схватил трубку.
    — Алло, — сказал я. — Алло, вас слушают.
    В трубке что-то бормотали, и гнусаво тянул Мерлин: "И возле Лежнева они встретили сэра Пеллинора, однако Мерлин сделал так, что Пеллинор не заметил председателя…"
    — Сэр гражданин Мерлин, — сказал я. — Нельзя ли чуть потише? Я ничего не слышу.
    Мерлин замолчал с видом человека, готового продолжать в любой момент.
    — Алло, — сказал я в трубку.
    — Кто у аппарата?
    — А вам кого нужно? — сказал я по старой привычке.
    — Вы мне это прекратите. Вы не в балагане, Привалов.
    — Виноват, Модест Матвеевич. Дежурный Привалов слушает.
    — Вот так. Докладывайте.
    — Что докладывать?
    — Слушайте, Привалов. Вы опять ведете себя, как я не знаю кто. С кем вы там разговаривали? Почему не посту посторонние? Почему в институте после окончания рабочего дня находятся люди?
    — Это Мерлин, — сказал я.
    — Гоните его в шею!
    — С удовольствием, сказал я. (Мерлин, несомненно подслушивавший, покрылся пятнами, сказал: "Гр-рубиян!" — и растаял в воздухе.)
    — С удовольствием или без удовольствия — это меня не касается. А вот тут поступил сигнал, что вверенные вам ключи вы сваливаете кучей на столе, вместо того чтобы запирать их в ящик.
    Выбегалло донес, подумал я.
    — Вы почему молчите?
    — Будет исполнено.
    — В таком вот аксепте, — сказал Модест Матвеевич. — Бдительность должна быть на высоте. Доступно?
    — Доступно.
    Модест Матвеевич сказал: "У меня все", — и дал отбой.
    — Ну ладно, — сказал Ойра-Ойра, застегивая зеленое пальто. — Пойду вскрывать консервы и откупоривать бутылки. Будь здоров, Саша, я еще забегу попозже.