| Братья Стругацкие
Романы > Понедельник начинается в субботу > страница 7
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56,
— Нет, — честно призналась щука. — Телевизор не могу. И этот… комбайн с проигрывателем тоже не могу. Не верю я в них. Ты чего-нибудь попроще. Сапоги, скажем, скороходы или шапку-невидимку… А? Возникшая было у меня надежда отвертеться сегодня от смазки "Москвича" погасла. — Да вы не беспокойтесь, — сказал я. — Мне ничего в общем не надо. Я вас сейчас отпущу. — И хорошо, — спокойно сказала щука. — Люблю таких людей. Давеча вот тоже… Купил меня на рынке какой-то, пообещала я ему царскую дочь. Плыву по реке, стыдно, конечно, глаза девать некуда. Ну сослепу и въехала в сети. Ташшат. Опять, думаю, врать придется. А он что делает? Он меня хватает поперек зубов, так что рот не открыть. Ну, думаю, конец, сварят. Ан нет. Защемляет он мне чем-то плавник и бросает обратно в реку. Во! — Щука высунулась из бадьи и выставила плавник, схваченный у основания металлическим зажимом. На зажиме я прочитал: "Запущен сей экземпляр в Солове-реке 1854 года. Доставить в Е. И. В. Академию Наук, СПБ". — Старухе не говори, — предупредила щука. — С плавником оторвет. Жадная она, скупая. "Что бы у нее спросить?" — лихорадочно думал я. — Как вы делаете ваши чудеса? — Какие такие чудеса? — Ну… исполнение желаний… — Ах, это? Как делаю… Обучена сызмальства, вот и делаю. Откуда я знаю, как я делаю… Золотая Рыбка вот еще лучше делала, а все одно померла. От судьбы не уйдешь. Мне показалось, что щука вздохнула. — От старости? — спросил я. — Какое там от старости! Молодая была, крепкая… Бросили в нее, служивый, глубинную бомбу. И ее вверх брюхом пустили, и корабль какой-то подводный рядом случился, тоже потонул. Она бы и откупилась, да ведь не спросили ее, увидели и сразу бомбой… Вот ведь как оно бывает. — Она помолчала. — Так отпускаешь меня или как? Душно что-то, гроза будет… — Конечно, конечно, — сказал я, встрепенувшись. — Вас как — бросить или в бадье?.. — Бросай, служивый, бросай. Я осторожно запустил руки в бадью и извлек щуку — было в ней килограммов восемь. Щука бормотала: "Ну, а ежели там скатерть-самобранку или, допустим, ковер-самолет, то я здесь буду… за мной не пропадет…" — "До свидания", — сказал я и разжал руки. Раздался шумный плеск. Некоторое время я стоял, глядя на свои ладони, испачканные зеленью. У меня было какое-то странное ощущение. Временами, как порыв ветра, налетало сознание, что я сижу в комнате на диване, но стоило тряхнуть головой, и я снова оказывался у колодца. Потом это прошло. Я умылся отличной ледяной водой, залил радиатор и побрился. Старуха все не показывалась. Хотелось есть, и надо было идти в город к почтамту, где меня уже, может быть, ждали ребята. Я запер машину и вышел за ворота. Я неторопливо шел по улице Лукоморье, засунув руки в карманы серой гэдээровской курточки и глядя себе под ноги. В заднем кармане моих любимых джинсов, исполосованных "молниями", брякали старухины медяки. Я размышлял. Тощие брошюрки общества "Знание" приучили меня к мысли, что разговаривать животные не способны. Сказки с детства убеждали в обратном. Согласен я был, конечно, с брошюрками, потому что никогда в жизни не видел говорящих животных. Даже попугаев. Я знавал одного попугая, который мог рычать, как тигр, но по-человечески он не умел. И вот теперь — Щука, кот Василий и даже зеркало. Впрочем, неодушевленные предметы как раз разговаривают часто. И между прочим, это соображение никогда не пришло бы в голову, скажем, моему прадеду. С его, прадеда, точки зрения, говорящий кот — вещь куда менее фантастическая, нежели деревянный полированный ящик, который хрипит, воет, музицирует и говорит на многих языках. С котом тоже более или менее ясно. А вот как разговаривает щука? У щуки нет легких. Это верно. Правда, у нее должен быть плавательный пузырь, функция коего, как мне известно, ихтиологам еще не окончательно ясна. Мой знакомый ихтиолог Женька Скоромахов полагает даже, что эта функция неясная совершенно, и, когда я пытаюсь аргументировать доводами из брошюрок общества "Знание", Женька рычит и плюется. Совершенно утрачивает присущий ему дар человеческой речи… У меня такое впечатление, что о возможностях животных мы знаем пока еще очень мало. Только недавно выяснилось, что рыбы и морские животные обмениваются под водой сигналами. Очень интересно пишут о дельфинах. Или, скажем, обезьяна Рафаил. Это я сам видел. Разговаривать она, правда, не умеет, но зато у нее выработался рефлекс: зеленый свет — банан, красный свет — электрический шок. И все было хорошо до тех пор, пока не включили красный и зеленый свет одновременно. Тогда Рафаил повел себя так же, как Женька, например, он страшно обиделся. Он кинулся к окошечку, за которым сидел экспериментатор и принялся визжа и рыча, плеваться в это окошечко. И вообще есть анекдот — одна обезьяна говорит другой: "Знаешь, что такое условный рефлекс? Это когда зазвонит звонок, и все эти квазиобезьяны в белых халатах побегут к нам с бананами и конфетами". Конечно, все это чрезвычайно непросто. Терминология не разработана. Когда в этих условиях пытаешься решать вопрос, связанный с психикой и потенциальными возможностями животных, чувствуешь себя совершенно бессильным. Но, с другой стороны, когда тебе дают, скажем, ту же систему интегральных уравнений типа звездной статистики с неизвестными функциями под интегралом, то самочувствие не лучше. А поэтому главное — думать. Как Паскаль: "Будем же учиться хорошо мыслить — вот основной принцип морали". Я вышел на проспект Мира и остановился, привлеченный необычным зрелищем. По мостовой шел человек с детскими флажками в руках. За ним, шагах в десяти, с натужным ревом медленно полз большой белый МАЗ с гигантским дымящимся прицепом в виде серебристой цистерны. На цистерне было написано "Огнеопасно", справа и слева от нее также медленно катились красные пожарные "газики", ощетиненные огнетушителями. Время от времени в ровный рев двигателей вмешивался какой-то новый звук, неприятно леденивший сердце, и тогда из люков цистерны вырывались желтые языки пламени. Лица пожарных под нахлобученными касками были мужественны и суровы. Вокруг кавалькады тучей носились ребятишки. Они пронзительно вопили: "Тилили-тилили, а дракона повезли!" Взрослые прохожие опасливо жались к заборам. На их лицах было написано явственное желание уберечь одежду от возможных повреждений. — Повезли родимого, — произнес у меня над ухом знакомый скрипучий бас. Я обернулся. Позади стояла, пригорюнившись Наина Киевна с кошелкой, наполненной синими пакетами сахарного песку. — Повезли, — повторила она. — Каждую пятницу возят… — Куда? — спросил я. — На полигон, батюшка. Все экспериментируют… Делать им больше нечего. — А кого повезли, Наина Киевна? — То есть как это — кого? Сам не видишь, что ли?.. Она повернулась и пошла прочь, но я догнал ее. — Наина Киевна, вам тут телефонограмму передали. — Это от кого же? — От Ха Эм Вия. — А насчет чего? — У вас слет какой-то сегодня, — сказал я, пристально глядя на нее. — На Лысой Горе. Форма одежды — парадная. Старуха явно обрадовалась. — Вправду? — сказала она. — Вот хорошо-то!.. А где телефонограмма? — В прихожей на телефоне. — А насчет членских взносов там ничего не говорится? — спросила она, понизив голос. — В каком смысле? — Ну, что, мол, надлежит погасить задолженность с одна тысяча семьсот… — она замолчала. — Нет, — сказал я. — Ничего такого не говорилось. — Ну и хорошо. А с транспортом как? Машину подадут или что? — Дайте я вам кошелку поднесу, — предложил я. Старуха отпрянула. — Это тебе зачем? — спросила она подозрительно. — Ты это оставь — не люблю… Кошелку ему!.. Молодой, да, видно, из ранних… Не люблю старух, подумал я.
|