Романы > Бессильные мира сего > страница 65

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65,


    Никто опомниться не успел, и никто не успел даже удивиться, как колени женщины подломились, она закинула страшное лицо свое с помертвевшими вдруг глазами и повалилась на ковер — мягко и бесшумно, как умеют падать опытные эпилептики. Или алкоголики, утратившие наконец чувство равновесия.

     — Может быть, все-таки закуришь? — спросил Тенгиз осторожно.
     — Нет. Воздержусь. Я думаю, он сейчас придет.
    Роберт старался говорить по возможности спокойно. Перед глазами у него была Татьяна Олеговна — как она падает навзничь, закинув к потолку мертвое свое лицо… и бегущие к ней со всех сторон развевающиеся белые халаты… и тревожные какие-то звонки все еще дребезжали в ушах, и нечленораздельный гомон многих голосов, и визгливые невнятные приказы: "тара-ра-зепам, струйно!", и страшный голос страхагента-владельца: "Идиот косматый! Мозги в голову ударили? Кветин безгвамотный!.." И поверх всего этого — сухой непреклонный голос сэнсея: "Идите в машину. Я прошу вас — в машину!" — голос командора, а у самого ноги тряслись, старческие тощие ноги в узких брюках в полоску…
     — Совсем плохо? — спросил Тенгиз сочувственно.
     — Да уж хорошего мало, — пробормотал Роберт.
     — Если бы точно знать, что с человеком происходит после смерти, — сказал глубокомысленно Тенгиз, — ни за что жить бы не стал.
     — С человеком после смерти ничего не происходит. Все, что потом происходит, происходит уже с трупом.
     — Потому вот и скрипим помаленьку, — сказал Тенгиз.
     — Не философствуй. Не умеешь.
     — И не собираюсь. Просто отвлекаю тебя от мрачных мыслей.
     — Самым лучшим способом.
     — Естественно. Как отвлечься от неприятных мыслей? Вспомнить, что смертен. И сразу все встает на свои места. Масштаб появляется, понимаешь?
     — Понимаю. Только: "Когда я думаю, что пиво состоит из атомов, мне не хочется его пить…" Вон он, кажется, идет. Заводись.
     — Давно. Печка же работает…
    Роберт его не слушал. На обширное крыльцо вышел и сразу же зябко обхватил себя руками сэнсей, и он был не один. Страхагент-владелец вышел вместе с ним, и они остановились на самой верхней ступеньке, продолжая разговор. У обоих была неважная артикуляция, и поначалу Роберт сумел прочитать по губам только странную фразу владельца: "Во все тяжкие, что ли? Я тебе что обещал?" Тут он отвернулся, и Роберт перестал видеть его рот, а сэнсей сказал с возмущением: "А почему я должен вам верить? Что вы такого сделали, что я вам должен верить?" Владелец ответил что-то невидимое, повернулся в профиль, сделался похож на ворона, и тут Роберт вспомнил, как сэнсей называл его давеча: Лахесис. Он называл его Лахесис. "Она умирает, — сказал сэнсей. — Я вас тысячу раз просил: сделайте что-нибудь". — "Ничего сделать нельзя. Она уже умерла. Смирись. Все, что можно сделать — вернуть ей разум. На несколько дней". — "Хоть на час. Я попрощаться хочу". — "Да не хочешь ты этого. Признайся…" — "Вы просто кусок ржавого железа, — сказал сэнсей. — Я вас ненавижу". — "Принимаю. Это твое право. Ударь меня, если хочешь". — "Это было бы противоестественно". — "Ничего, не страшно. Все, что происходит — естественно…"
    Сэнсей ничего на это не ответил, и некоторое время они молчали, глядя друг на друга в упор, глаза в глаза. Сейчас сэнсей ему врежет по мордам, подумал Роберт с мстительным удовлетворением. И тут Тенгиз спросил шепотом:
     — Кто это такое? — У него даже лицо осунулось.
     — Лахесис, — сказал Роберт, криво усмехнувшись.
     — Кто?
     — Лахесис. Мойра. Мужеска пола мойра. Клото — прядет нить судьбы; Лахесис — проводит человека через превратности; Атропос — нить перерезает.
    Тенгиз все смотрел неподвижными глазами.
     — А ты не врешь? — сказал он почти жалобно.
     — Не знаю, — сказал Роберт честно.
     — Врешь, блин. Мойры ведь — женщины, разве нет?
     — Это в Древней Греции они были женщины. А у нас в России — мужчины. Как видишь.
     — Страшное какое, — сказал Тенгиз.
     — Все такие будем, — сказал Роберт. — Подожди, не мешай.
    Старики снова заговорили, и теперь стало совсем уж непонятно, о чем речь. "Вы напрасно меня испытываете, — говорил сэнсей. — Я все равно не буду работать с вашей протеже". — "Это почему же?" — "Сто раз объяснял вам: я не работаю с женским полом". — "Обрати внимание: я бы мог сказать тебе то же самое. Слово в слово…" — "Вы просто кусок ржавого железа, — повторил сэнсей онемевшими губами. — Я вас ненавижу". — "Спасибо. Это, конечно, честь для меня. Но меня ненавидели люди и покруче…" Красно-черное лицо его светилось самодовольством, а на лице сэнсея была не только ненависть, на лице еще был страх.
    …Какого черта? Сэнсей никогда никого и ничего не боялся. Что еще за протеже? И вдруг он понял: Злобная Девчонка. Вот о ком они сейчас говорят. Опять. В третий раз уже. "А поутру она вновь улыбалась перед окошком своим как всегда. Ее рука над цветком изгибалась, и из лейки лилась вновь вода…" Этот чернолицый дьявол хочет запустить в мир "всеизлечающее зло", а сэнсей не хочет. Сэнсей боится. Просто боится, и все. А сволочь черномордая его шантажирует…
    Он смотрел, как старики раскланиваются — старомодно-вежливо, с достоинством, дьявольски прилично. Он увидел слова Лахесиса: "Я по-прежнему жду ответа". И слова сэнсея: "Я вам уже ответил. Не смейте меня мучить…" Или что-то в этом роде: губы у сэнсея снова сделались словно замерзшие, онемели.
    Он выскочил из машины, подхватил сэнсея еще на ступеньках, довел до машины, помог забраться на заднее сиденье. "Ничего, ничего, — приговаривал сэнсей невнятно. — Все в порядке. Я могу… Вполне…" Роберт пристегнул его ремнем, сел рядом с Тенгизом, пристегнулся сам. "Поехали", — сказал он Тенгизу, и Тенгиз аккуратно и мягко развернул машину. (Лахесис все еще стоял у подъезда, страшное лицо его чернело на фоне снежных подушек, прилипших к стенам здания, он держал руку в лениво расслабленном приветствии, как товарищ Сталин на мавзолее.)
    …Кому нужны эти ваши мировые проблемы, раздраженно думал Роберт, адресуясь к страхагенту-владельцу-Лахесису. Оставьте мир в покое и займитесь собственными персональными делами. И всем сразу же станет легче… Он понимал, что сэнсей ни за что не согласился бы с этим простым рассуждением. Сэнсею ведь тоже не давал покоя этот мир, слишком неудачно скроенный, чтобы в нем просто жить, не пытаясь переменить выкройку. Но сэнсею я верю. А Лахесису нет. …Да провались ты пропадом, неприятный старик, подумал Роберт. Я вообще не верю тем, кто претендует проводить меня через превратности судьбы. Оставьте меня с моей судьбой наедине, и мы с ней как-нибудь да разберемся… В конце концов, я тоже согласен, чтобы мной управляли, но при условии, что я этого управления не замечаю… Он понимал, что хорохорится. Ни черта не годен был он разбираться один на один со своей судьбой. И никто из нас не годен, подумал он. Даже Тенгиз-Психократ. Сэнсей как-то сказал с горечью (в ответ на какой-то дурацкий упрек): "А я сейчас все плохо делаю. Я даже сплю плохо". Это и про нас про всех тоже. И особенно плохо все мы распоряжаемся своею судьбой. Да мы ею вообще не распоряжаемся. Совсем. Дилетанты. Никакошенького профессионализма…
    Тут он отвлекся, потому что сэнсей вдруг заговорил, и голос у него был резкий и незнакомый:
     — Когда у нас мальчик назначен? — спросил он.
     — Завтра, — сказал Роберт. — В десять утра.
     — Я помню, что в десять утра. А нельзя — сегодня? Сейчас?
     — М-м, не знаю.
     — Нет времени, Роберт. Времени — нет. Позвоните. Устройте. Соврите что-нибудь. Чтобы через пару часов. Лучше — через час. Мы будем через час дома, Тенгиз?
     — Через два, — сказал Тенгиз коротко.
     — Отлично. Пусть будет через два. Соврите что-нибудь, если понадобится.
     — Хорошо, — сказал Роберт и достал мобильник. — Я попытаюсь.
     — Соврите что-нибудь, — повторил сэнсей в третий раз. — Скажите, что обнаружились новые важные обстоятельства.
     — Я совру, — пообещал Роберт, набирая номер. — Не беспокойтесь, сэнсей.
     — Времени совершенно нет, — сказал сэнсей с каким-то даже отчаянием. Он откинулся на сиденье, положил руки на колени, но сейчас же снова сгорбился, почти повиснув на ремнях. — Совершенно, — повторил он. — Совершенно нет времени.


предыдущая  |  оглавление  |  следующая
 

© 2009-2024 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких

Яндекс.Метрика
Главная | Аркадий | Борис | Биография | Отзывы | Обратная связь