Братья Стругацкие

Романы > Бессильные мира сего > страница 44

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65,

     — М-м-м! Маришка! (Хрум-хрум.) Какие гренки! Божественно!..
     — А это что такое? Бифштексы?
     — Не тормози! Бифштексни!
     — Это не бифштексы, брат. Это ГОВНАТРУБ.
     — Чево-о-о?!
     — Говядина натуральная рубленая, брат. Извини, брат.
     — Слушайте! Прекратите жрать. Боба еще нет!
     — Боба ждать — знаешь… Боб человек подневольный: когда отпустят, тогда и придет. И ни минутой раньше…
     — Ты только закусывай, пожалуйста. Я тебя умоляю, Вадим, не надирайся. Подожди…
    Дзынь-дзынь-дзынь — ножом по краю рюмки. Тенгиз. Решил, что пора, и возбудился к действию.
     — Господа! Леди и джентльмены! Внимание! Вы что сюда — жрать пришли? Прекратите обжираловку, блин! Сначала — дело!
     — Вот и именно! (Это Вадим. Уже на взводе и уже даже — с перебором.) Объявляется дело Вадима Христофорова, погоняло — РезалтингФорс! Пр-рашу! Вот стою я п"р"д вами, словно голенький…
     — Да помолчи ты, ради бога! Отдай стакан!.. Не умеешь ведь пить, жопа с ручкой, совершенно…
     — Д-да! Но зато я умею напиваться!
     — Тихо! Заткнитесь все! Начинаем. Обстоятельства дела всем известны? Я полагаю, всем…
     — Вове не известны.
     — Вова перетопчется. Я к дедам обращаюсь: все в курсе?
    Деды были в курсе. Все. Некоторые слышали эту историю уже неоднократно — и от Вадима, и друг от друга. Всем и все было понятно. И никто не знал, что надо делать.
     — У меня вопрос к Димке, — сказал Богдан. — Они прорез"ались последнее время? Или нет?
     — Откуда мне знать, — проговорил Вадим, пьяно растягивая слова. — Они у меня телефон пр-рслушивают, суки…
     — Когда ты их видел в последний раз? — терпеливо настаивал Богдан.
     — "Не в этой жизни…" — Вадим истерически хихикнул.
     — Отстань от него, — сказал Богдану озабоченный Матвей. — Что ты пристал к человеку? Не знает он ничего больше. И не соображает.
     — Вижу-вижу, — сказал Богдан и замолчал.
    Ничего у нас не получится, подумал он. Мы либо безразличны, либо бессильны. Бессильные мира сего… Но вот что поразительно: ведь я, кажется, завидую ему. За ним охотятся, от него чего-то еще ждут, он нужен кому-то, или мешает кому-то, или может быть кому-то полезен. Трепло, слабак, размазня, но представляет ведь собою некую ценность, причем, похоже, немалую. А я вот — пуст. И никому не нужен. Как высосанная банка из-под пива…
    Вадим между тем стремительно надирался. Матвей хватал его за руки, отбирал стакан, отставлял подальше бутылки — ничего не помогало. Казалось, Вадим буквально цель перед собою поставил: надраться вглухую, — как можно основательнее и как можно быстрее. А скорее всего, так оно и было на самом деле. Может быть, он устал быть трезвым. "…Все, кто вам дорог, достойны самого лучшего… — провозглашал он, никого не слушая и ничего не слыша. — Я просто мою голову и иду… Что вы вообще можете понять? Слышали про такого: Эраст Бонифатьевич зовут… Педераст Бонифатьевич… Если бы у меня была под рукой двустволка, я бы набил этой суке морду…" — и он заливался смехом, кашлял смехом, задыхался смехом, беспорядочно раскачиваясь всем телом, словно воздушный шар на ветру.
     — Отдай стакан, говорю!..
     — Да отстань ты от него, в самом деле!
     — Заткнись. Ты что — не видишь, что он вытворяет?.. Сидеть!
     — Св-в"боду Вадиму Христофорову!..
    Тут напольные часы (мрачная черная башня, отсвечивающая лаком и медными виньетками) подали голос — всхрапнули и ударили, глухо, с благородно-сдержанной мощью, так что все тотчас же замолчали, словно вдруг заговорил среди них старший, — да так оно и было, по сути дела: часы эти были старинные, немецкие, привезенные в свое время из Ваймара, в счет репараций. Они размеренно отработали свое "хр-р-баммм!" восемь раз подряд, вздохнули напоследок и стихли. И Юра-Полиграф традиционно произнес с демонстративным благоговением: "Ей-богу, клянусь, встать хочется!.." И все переглянулись, и заулыбались, и почему-то всем сделалось хорошо.
    …Всем, кроме Вадима, конечно, которому хорошо стать не могло уже ни при каких обстоятельствах. Ему теперь могло стать только плохо, и ему таки стало плохо, и Матвей с Маришкой поспешно увели его в ванную, а остальные вновь загомонили — главным образом, для того, чтобы заглушить мучительные звуки, доносящиеся оттуда.
     — …Вэл"вл!
     — Что, горе мое?
     — Перестань врать!
     — Никогда! Настоящих жуков больше не осталось. Я еще застал жуков-носорогов. Oryctes nasicornis. Под Лугой их было довольно много. Но вот жука-оленя живого не видел ни разу. Сейчас все они исчезли навсегда. Бронзовка обыкновенная — Cetonia aurata — заделалась редкостью. Жужелицы крупной на огороде не встретишь…
     — А в Японии, между прочим, жуков до черта. Их там разводят.
     — Сравнил! Япония войну проиграла. Тоталитарным государствам полезно проигрывать войны — они от этого сразу идут на поправку.
     — Мы тоже проиграли войну.
     — Верно. Но во-первых, гораздо позже. А во-вторых — явно идем на поправку.
     — Что-то не видно.
     — Видно, видно. Но жуков нам уже теперь не вернуть. Разве что в Японии станем закупать. Но нет худа без добра: у нас появились удивительные тараканы!..
     — Полундра! Не надо про тараканов!
     — Слушайте, жлобьё, мы будем языком болтать или мы будем, блин, делом заниматься?..
     — …Открывает жена. Руки опущены, подбородок открыт…
     — Недурно. Но мне больше понравилось про новоросса. Выходит из Эрмитажа и говорит: "Ну, что ж. Не бог весть что, конечно, но ничего, ничего — чистенько…"
     — "Машка, женушка моя дорогая! Родила? Сколько? Трое? Мои есть?.."
     — …А ты представь себе "Ревизора" с точки зрения чиновника. История про то, как мелкий проходимец и негодяй обманул приличных и порядочных людей…
     — …Слушай, вот интересно, что было бы, если бы у Николая хватило сообразительности дать Александру Сергеевичу сразу камергера вместо камер-юнкера?
     — Между прочим, я только к старости узнал, что Ольга, оказывается, была сестра Татьяны…
     — Господи! А кто же она тогда была, по-твоему?
     — Ну, не знаю, брат. Приятельница. Подружка. "Скажите, девушки, подружке вашей…"
    Потом Маришка снова появилась, растерянная и встрепанная, и сразу же, не садясь, налила себе минералки и жадно выпила.
     — Ну и ну, — сказала она и опустилась на ближайший стул.
    Андрей произнес с недурным французским прононсом:
     — Monsieur Christoforoff va s"animaliser.
    Кто понял — промолчал, кто не понял — тем более. А Вельзевул осведомился деловито:
     — Уложили?
     — Там с ним Матвей… — ответила Маришка невпопад. — Ребята, он так долго не протянет, надо что-то делать, честное слово. Богдан, ты не хочешь им заняться?
     — Нет, — сказал Богдан так резко, что все сразу же замолчали и теперь смотрели на него. Даже Тенгиз. Даже опекуемый Вова.
     — Извини меня, конечно, но почему? — спросила Маришка беспомощно. — Это же сейчас — совершенно очевидно — твой клиент.