Братья Стругацкие

Киносценарии > Пять ложек эликсира > страница 5

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16,

     — Ну хорошо, хорошо, — говорит Феликс, с трудом сохраняя спокойствие. — Секретный. Хорошо. Ну чего ты дергаешься? Сам посуди, ну какое мне до всего этого дело? Не положено, так не положено… Надо, чтобы я забыл, — считай, что я все забыл… Не было и не было, что я — спорю? Что за манера, в самом деле?
    Без всякой жалости он отодвигает Курдюкова с дороги и принимается спускаться по лестнице с наивозможной для себя поспешностью. Он уже в самом низу, когда Курдюков, перегнувшись через перила, шипит ему вслед на всю больницу:
     — О себе подумай, Снегирев! Серьезно тебе говорю! О себе!
    Феликс только сплевывает в сторону.

    Дома, в тесноватой своей прихожей, Феликс зажигает свет, кладет на столик объемистый сверток (с едой от Павла Павловича), устало стягивает с головы берет, а затем снимает плащ и принимается аккуратно напяливать его на деревянные плечики.
    И тут он обнаруживает нечто ужасное.
    В том месте, которое приходится как раз на левую почку, плащ проткнут длинным шилом с деревянной рукояткой.
    Несколько секунд Феликс оцепенело смотрит на эту округлую деревянную рукоятку, затем осторожно вешает плечики с плащом на вешалку и, придерживая полу, двумя пальцами извлекает шило.
    Электрический блик жутко играет на тонком стальном жале.
    И Феликс отчетливо вспоминает:
    искаженную физиономию Курдюкова и его шипящий вопль: "О себе подумай, Снегирев! Серьезно тебе говорю! О себе!";
    стеклянный лязг и дребезг и булыжник в куче битого стекла на авоське;
    испуганные крики и вопли разбегающейся очереди и тупую страшную морду МАЗа, накатывающуюся на него, как судьба…
    и вновь бормотанье Курдюкова: "Не дай бог тебе отравиться, Снегирев…"
    Слишком много для одного дня.
    Феликс, не выпуская шила из пальцев, накидывает на дверь цепочку и произносит вслух:
     — Вот, значит, какие дела…

    Глубокая ночь, дождь. В свете уличных фонарей блестит мокрая листва, блестит брусчатка мостовой, блестят плиты тротуара. Дома погружены во тьму, лишь кое-где горят одинокие прямоугольники окон.
    У подъезда десятиэтажного дома останавливается легковой автомобиль. Гаснут фары. Из машины выбираются под дождь четыре неясные фигуры, останавливаются и задирают головы.

    Ж е н с к и й г о л о с. Вон три окна светятся. Спальня, кабинет, кухня… Седьмой этаж.
    М у ж с к о й г о л о с. Странно… Почему у него везде свет? Может, у него гости?
    Д р у г о й м у ж с к о й г о л о с. Никак нет. Один он. Никого у него нет.

    Кабинет Феликса залит светом. Горит настольная лампа, горит торшер над журнальным столиком с телефоном, горит трехрожковая люстра, горят оба бра над полосатым диваном напротив книжной стенки.
    Феликс в застиранной роскошной пижаме работает за письменным столом. Пишущая машинка по ночному времени отодвинута в сторону, Феликс пишет от руки. Заполненная окурками пепельница придавливает стопу исписанных страниц. На углу стола — пустая турка с перекипевшим через край кофе и испачканная кофейная чашечка. Страшное шило лежит тут же, в деревянном ящичке с каталожными карточками.
    Звонок в дверь.
    Феликс смотрит на часы. Пять минут третьего ночи.
    Феликс глотает всухую. Ему страшно.
    Он поднимается, идет в прихожую и останавливается перед входной дверью.
     — Кто там? — произносит он сипло.
     — Открой, Феликс, это я, — отзывается негромко женский голос.
     — Наташенька? — с удивлением и радостью говорит Феликс.
    Он торопливо снимает цепочку и распахивает дверь.
    Но на пороге вовсе не Наташа. Давешний мужчина в клетчатом. Под пристальным взглядом его светлых выпуклых глаз Феликс отступает на шаг.
    Все происходит очень быстро. Клетчатый неуловимым движением оттесняет его, проникает в прихожую, крепко ухватывает его за запястья и сразу же прижимает спиной к двери в туалет.
    А с лестничной площадки быстро и бесшумно входят в квартиру один за другим:
    огромный, плечистый Иван Давыдович в черном плаще до щиколоток, в руке — маленький саквояж, войдя, он только коротко взглядывает на Феликса и проходит в кабинет;
    стройная и очаровательная Наталья Петровна с сумочкой на длинном ремешке через плечо, нежно улыбается Феликсу и картинно делает ручкой, как бы говоря: "А вот и я!";
    и высокий смуглый Павел Павлович в распахнутом сером пальто, под которым виден все тот же черный фрачный костюм с той же гвоздикой в петлице, с длинным зонтиком-тростью под мышкой, войдя, он приподнимает шляпу и, сверкнув лысиной, приветствует Феликса легким поклоном.

    Ф е л и к с (обалдело). Пал Палыч?
    П а в е л П а в л о в и ч. Он самый, душа моя, он самый…
    Ф е л и к с. Что случилось?

    Павел Павлович ответить не успевает. Из кабинета раздается властный голос:
     — Давайте его сюда!
    Клетчатый ведет Феликса в кабинет. Иван Давыдович сидит в кресле у стола. Плащ его небрежно брошен на диван, саквояж поставлен у ноги.

    Ф е л и к с. Что, собственно, происходит? В чем дело?
    И в а н Д а в ы д о в и ч. Тихо, прошу вас.
    К л е т ч а т ы й. Куда его?
    И в а н Д а в ы д о в и ч. Вот сюда… Сядьте, пожалуйста, на свое место, Феликс Александрович.
    Ф е л и к с. Я сяду, но я хотел бы все-таки знать, что происходит…
    И в а н Д а в ы д о в и ч. Спрашивать буду я. А вы садитесь и отвечайте на вопросы.
    Ф е л и к с. Какие вопросы? Ночь на дворе…

    Слегка подталкиваемый Клетчатым, он обходит стол и садится на свое место напротив Ивана Давыдовича. Он растерянно озирается, и по лицу его видно, что ему очень и очень страшно.
    Хотя, казалось бы, чего бояться? Наташа мирно сидит на диване и внимательно изучает свое отражение в зеркальце, извлеченном из сумки. Павел Павлович обстоятельно устраивается в кресле под торшером и ободряюще кивает оттуда Феликсу. Вот только Клетчатый… Он остался в дверях — скрестивши ноги, прислонился к косяку и раскуривает сигарету. Руки его в черных кожаных перчатках.

    И в а н Д а в ы д о в и ч. Сегодня в половине третьего вы были у меня в институте. Куда вы отправились потом?
    Ф е л и к с. А кто вы, собственно, такие? Почему я должен…
    И в а н Д а в ы д о в и ч. Потому что. Вы обратили внимание, что сегодня вы трижды только случайно остались в живых?.. Ну, вот хотя бы это… (Он берет двумя пальцами страшное шило за кончик лезвия и покачивает перед глазами Феликса.) Два сантиметра правее — и конец! Поэтому я буду спрашивать, а вы будете отвечать на мои вопросы. Добровольно и абсолютно честно. Договорились?

    Феликс молчит. Он сломлен.

    И в а н Д а в ы д о в и ч. Итак, куда вы отправились от меня? Только не лгать!
    Ф е л и к с. В дом культуры. Железнодорожников.
    И в а н Д а в ы д о в и ч. Зачем?