1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16,
И в а н Д а в ы д о в и ч. Да-да, конечно… Вспомните, тогда ведь все это было в порядке вещей: бессмертие, философский камень, полеты на метле… Вам ничего не стоило тогда поверить по первому слову! А вы представьте себе, что пишете заметку для газеты "Кузница кадров", а тут к вам приходят и предлагают бессмертие…
К у р д ю к о в (из угла). Да врет он все. Ваньку он перед вами валяет. Давным-давно он уже все порешил и выбрал…
И в а н Д а в ы д о в и ч. Перестаньте, Басаврюк, вы уже надоели. Все это теперь несущественно. На самом деле даже интереснее, если Феликс Александрович действительно ничего не понимает. (Некоторое время он пристально, изучающе смотрит Феликсу в лицо, а потом начинает с выражением, словно читая по тексту, говорить.) Недалеко от города, в Крапивкином Яру, есть карстовая пещера, мало кому здесь известная. В самой глубине ее, в гроте, совсем уж никому не известном, свисает со свода одинокий сталактит весьма необычного красного цвета. С него в каменное углубление — кап-кап-кап! — капает Эликсир Жизни. Пять ложечек в три года. Этот Эликсир не спасает ни от яда, ни от пули, ни от меча. Но он спасает от старости. Говоря современным языком, это некий гормональный регулятор необычайной мощности. Одной ложечки в три года достаточно, чтобы воспрепятствовать любым процессам старения в человеческом организме. Любым! Организм не стареет! Совсем не стареет. Вот вам сейчас пятьдесят лет. Начнете пить Эликсир, и вам всегда будет пятьдесят лет. Всегда. Вечно. Понимаете? По чайной ложке в три года, и вам навсегда останется пятьдесят лет.
Феликс пожимает плечами. Не то чтобы он поверил всему этому, но трезвая, разумная речь Ивана Давыдовича, а в особенности применяемые им научные термины производят на него успокаивающее действие.
И в а н Д а в ы д о в и ч. Беда, однако же, в том, что ложечек всего пять. А значит, и бессмертных может быть только пять. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Понятно? Или нет?
Ф е л и к с. Шестой лишний?
И в а н Д а в ы д о в и ч. Истинно так.
Ф е л и к с (оживляясь). Но ведь я, кажется, и не претендую…
И в а н Д а в ы д о в и ч. То есть вам угодно выбрать смерть?
Ф е л и к с. Почему — смерть? Меня это вообще не касается! Вы идите своей дорогой, а я — своей… Обходились же мы друг без друга до сих пор!
И в а н Д а в ы д о в и ч. Я вижу, вы пока еще не поняли ситуации. Эликсира хватает только на пятерых. Надо ли объяснять, что желающих нашлось бы гораздо больше! Если бы сведения распространились, у нас бы просто отняли Источник, и мы бы перестали быть бессмертными. Понимаете? Мы все были бы давным-давно мертвы, если бы не сумели до сих пор — на протяжении веков! — сохранить тайну. Вы эту тайну узнали, и теперь уж одно из двух: или вы присоединяетесь к нам, или, извините, мы будем вынуждены вас уничтожить.
Ф е л и к с. Глупости какие… Что же, по-вашему, я побегу сейчас везде рассказывать эту вашу тайну? Что я, по-вашему, идиот? Меня же немедленно посадят в психушку!
И в а н Д а в ы д о в и ч. Может быть. И даже наверное. Но согласитесь, уже через неделю сотни и сотни дураков выйдут на склоны Крапивкина Яра с мотыгами и лопатами… Люди так легковерны, люди так жаждут чуда! Нет, рисковать мы не станем. Видите ли, у нас есть опыт. Мы можем быть спокойны лишь тогда, когда тайну знают только пятеро.
Ф е л и к с. Но я же никому не скажу! Ну зачем это мне, сами подумайте! Ну поверьте вы мне, ради бога! Дочерью своей клянусь!
И в а н Д а в ы д о в и ч. Не надо. Это бессмысленно.
Ф е л и к с. Но вы же должны понимать: у меня дочь, внуки, как же я в таких условиях могу проговориться? Это же не в моих интересах!
И в а н Д а в ы д о в и ч. Вы прекрасно знаете, вы же писатель, что люди сплошь да рядом поступают именно против своих интересов.
В кабинете появляется Павел Павлович с подносом, на котором дымятся шесть чашечек кофе.
П а в е л П а в л о в и ч. А вот и кофеек! Выпьем по чашечке кофе, и все проблемы разрешатся сами собой! Прошу! (Наташе.) Прошу, деточка… Ротмистр! Магистр, прошу вас… Вам приглянулась эта чашечка? Пожалуйста!.. Феликс Александрович! Я вижу, они вас совсем разволновали, хлебните черной бодрости, успокойтесь… Басаврюк, дружище, старый боевой конь, что же ты забился в угол? Чашечку кофе — и все пройдет!
Обнеся всех, он возвращается на свое место к журнальному столику с оставшейся чашечкой и, очень довольный, усаживается в кресло.
Феликс жадно, обжигаясь, выхлебывает свой кофе, ставит пустую чашечку на стол и озирается.
Один только Павел Павлович с видимым наслаждением вкушает "черную бодрость". Иван же Давыдович, хотя и поднес свою чашечку к губам, но не пьет, а пристально смотрит на Феликса. И Наташа не пьет: держа чашечку на весу, она внимательно следит за Иваном Давыдовичем. Ротмистр ищет, где бы ему присесть. А Курдюков у себя в углу уже совсем было нацелился отхлебнуть и вдруг перехватывает взгляд Наташи и замирает.
Иван Давыдович осторожно ставит свою чашечку на стол и отодвигает ее от себя указательным пальцем. И тогда Курдюков с проклятьем швыряет свою чашечку прямо в книжную стенку.
Ф е л и к с (вздрогнув от неожиданности). Скотина! Что ты делаешь?
П а в е л П а в л о в и ч (хладнокровно). Что, муха попала? У вас, Феликс Александрович, полно мух на кухне…
И в а н Д а в ы д о в и ч. Князь! Ведь я же вас просил! Ну куда мы теперь денем труп!
П а в е л П а в л о в и ч (ерничает). Труп? Какой труп? Где труп? Не вижу никакого трупа!
Наташа высоко поднимает свою чашечку и демонстративно медленно выливает кофе на пол. Ротмистр, звучно крякнув, ставит свою чашку на пол и осторожно задвигает ногой под диван.
П а в е л П а в л о в и ч. Ну, господа, на вас не угодишь… Такой прекрасный кофе удался… Не правда ли, Феликс Александрович?
К у р д ю к о в (остервенело). Гад ядовитый! Евнух византийский! Отравитель! За что? Что я тебе сделал? Убью!
И в а н Д а в ы д о в и ч. Басаврюк! Если вы еще раз позволите себе повысить голос, я прикажу заклеить вам рот!
К у р д ю к о в (страстным шепотом). Но он же отравить меня хотел! За что?
И в а н Д а в ы д о в и ч. Да почему вы решили, что именно вас?
К у р д ю к о в. Да потому что я сманил у него этого треклятого повара! Помните, у него был повар, Жерар Декотиль? Я его переманил, и с тех пор он меня ненавидит!
Иван Давыдович смотрит на Павла Павловича.
П а в е л П а в л о в и ч (благодушно). Да я и думать об этом забыл!.. Хотя повар был и на самом деле замечательный… Уникальный был повар…
Феликс наконец осознает происходящее. Он медленно поднимается на ноги. Смотрит на свою чашку. Лицо его искажается.
Ф е л и к с (с трудом). Так это что — вы меня отравили? Павел Павлович!
П а в е л П а в л о в и ч. Ну-ну, Феликс Александрович! Что за мысли?
Ф е л и к с (не слушая). Пустите, пустите! Меня тошнит, пустите!
Он выбирается из-за стола и, оттолкнув Клетчатого, устремляется в уборную.
Он сидит на краю ванны, весь мокрый, и вытирается полотенцем, тупо глядя перед собой, а Клетчатый, стоя в дверях, благодушно разглагольствует: "Напрасно беспокоитесь, Феликс Александрович. Это он, конечно, целился не в вас. Если бы он целился в вас, вы бы уже сейчас у нас тут похолодели… А вот в кого он целился — это вопрос! Конечно, у нас здесь теперь один лишний, но вот кого ОН считает лишним?.."
© 2009-2024 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких