Братья Стругацкие

Романы > Дело об убийстве, или отель "У погибшего альпиниста" > страница 11

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48,

    — Нисколько, инспектор, — ответила она и тут же спохватилась. — Простите, но как же мне вас называть теперь?
    — Может быть, Петер? — предложил я.
    — Это было бы прелестно. У меня был друг Петер, барон фон Готтескнехт. Вы не знакомы?.. Однако тогда вам придется звать меня Ольгой. А если услышит Мозес?
    — Переживет, — пробормотал я. Я искоса глядел на ее чудные плечи, на царственную шею, на гордый профиль, и меня бросало то в жар, то в холод. Ну, глупа, лихорадочно неслось у меня в голове, ну и что же? И пусть. Мало ли кто глуп!
    Мы прошли через столовую и оказались в бильярдной. В бильярдной был Симонэ. Почему-то он лежал на полу в неглубокой, но широкой нише. Лицо у него было красное, волосы взлохмачены.
    — Симон! — воскликнула госпожа Мозес и прижала ладони к щекам. — Что с вами?
    В ответ Симонэ заклекотал и, упираясь руками и ногами в края ниши, полез к потолку.
    — Боже мой, да вы убьетесь! — закричала госпожа Мозес.
    — В самом деле, Симонэ, — сказал я с досадой. — Бросьте эти дурацкие штучки, вы сломаете себе шею.
    Однако шалун и не думал убиваться и ломать себе шею. Он добрался до потолка, повисел там, все более наливаясь кровью, потом легко и мягко спрыгнул вниз и отдал нам честь. Госпожа Мозес зааплодировала.
    — Вы просто чудо, Симон, — сказала она. — Как муха!
    — Ну что, инспектор, — сказал Симонэ, чуть задыхаясь. — Сразимся во славу прекрасной дамы? — Он схватил кий и сделал фехтовальный выпад. — Я вас вызываю, инспектор Глебски, защищайтесь!
    С этими словами он повернулся к бильярдному столу и, не целясь, с таким треском залепил восьмерку в угол через весь стол, что у меня в глазах потемнело. Однако отступать было некуда. Я угрюмо взял кий.
    — Сражайтесь, господа, сражайтесь, — сказала госпожа Мозес. — Прекрасная дама оставляет залог победителю. — Она бросила на середину стола кружевной платочек. — А я вынуждена покинуть вас. Боюсь, мой Мозес уже вне себя. — Она послала нам воздушный поцелуй и удалилась.
    — Чертовски завлекательная женщина, — заявил Симонэ. — С ума можно сойти. — Он подцепил кием платочек, погрузил нос в кружева и закатил глаза. — Прелесть!.. У вас, я вижу, тоже без всякого успеха, инспектор?
    — Вы бы побольше путались под ногами, — мрачно сказал я, собирая шары в треугольник. — Кто вас просил торчать здесь, в бильярдной?
    — А зачем вы, голова садовая, повели ее в бильярдную? — резонно возразил Симонэ.
    — Не в номер же к себе мне ее вести… — огрызнулся я.
    — Не умеете — не беритесь, — посоветовал Симонэ. — И поставьте шары ровнее, вы имеете дело с гроссмейстером… Вот так. Что играем? Лондонскую?
    — Нет. Давайте что-нибудь попроще.
    — Попроще так попроще, — согласился Симонэ.
    Он аккуратно положил платочек на подоконник, задержался на секунду, склонив голову и заглядывая сквозь стекло куда-то вбок, потом вернулся к столу.
    — Вы помните, что сделал Ганнибал с римлянами при Каннах? — спросил он.
    — Давайте, давайте, — сказал я. — Начинайте.
    — Сейчас я вам напомню, — пообещал Симонэ. Он элегантнейшим образом покатал кием биток, установил его, прицелился и положил шар. Потом он положил еще шар и при этом разбил пирамиду. Затем, не давая мне времени извлекать его добычу из луз, он закатил подряд еще два шара и наконец скиксовал.
    — Ваше счастье, — сообщил он, меля кий. — Реабилитируйтесь.
    Я пошел вокруг стола, выбирая шар полегче.
    — Глядите-ка, — сказал Симонэ. Он снова стоял у окна и заглядывал куда-то вбок. — Какой-то дурак сидит на крыше… Пардон! Два дурака. Один стоит, я принял его за печную трубу. Положительно, мои лавры не дают кому-то покоя.
    — Это Хинкус, — проворчал я, пристраиваясь поудобнее для удара.
    — Хинкус — это такой маленький и все время брюзжит, — сказал Симонэ. — Ерундовый человечек. Вот Олаф — это да. Это истый потомок древних конунгов, вот что я вам скажу, инспектор Глебски.
    Я наконец ударил. И промазал. Совсем несложный шар промазал. Обидно. Я осмотрел конец кия, потрогал накладку.
    — Не разглядывайте, не разглядывайте, — сказал Симонэ, подходя к столу. — Нет у вас никаких оправданий.
    — Что вы собираетесь бить? — спросил я недоуменно, следя за ним.
    — От двух бортов в середину, — с невинным видом сообщил он.
    Я застонал и пошел к окну, чтобы не видеть этого. Симонэ ударил. Потом еще раз ударил. Хлестко, с треском, с лязгом. Потом еще раз ударил и сказал:
    — Пардон. Действуйте, инспектор.
    Тень сидящего человека запрокинула голову и подняла руку с бутылкой. Я понял, что это Хинкус. Сейчас отхлебнет как следует и передаст бутылку стоящему. А кто это, собственно, стоит?..
    — Вы будете бить или нет? — спросил Симонэ. — Что там такое?
    — Хинкус надирается, — сказал я. — Ох, свалится он сегодня с крыши. Хинкус основательно присосался, а затем принял прежнюю позу. Угощать стоявшего не стал. Кто же это такой? А, так это же чадо, наверное… Интересно, о чем чадо может разговаривать с Хинкусом? Я вернулся к столу, выбрал шар полегче и опять промазал.
    — Вы читали мемуар Кориолиса о бильярдной игре? — спросил Симонэ.
    — Нет, — сказал я мрачно. — И не собираюсь.
    — А я вот читал, — сказал Симонэ. Он в два удара кончил партию и наконец разразился своим жутким хохотом. Я положил кий поперек стола.
    — Вы остались без партнера, Симонэ, — сказал я мстительно. — Можете теперь сморкаться в свой приз в полном одиночестве.
    Симонэ взял платочек и торжественно сунул его в нагрудный карман.
    — Прекрасно, — сказал он. — Чем мы теперь займемся?
    Я подумал.
    — Пойду-ка я побреюсь. Обед скоро.
    — А я? — спросил Симонэ.
    — А вы играйте сами с собой в бильярд, — посоветовал я. — Или ступайте в номер к Олафу. У вас есть деньги? Если есть, то вас там примут с распростертыми объятиями.
    — А, — сказал Симонэ. — Я уже.
    — Что — уже?
    — Уже просадил Олафу двести крон. Играет как машина, ни одной ошибки. Даже неинтересно. Тогда я взял и напустил на него Барнстокра. Фокусник есть фокусник, пусть-ка он его пощиплет…
    Мы вышли в коридор и сразу же наткнулись на чадо любимого покойного брата господина дю Барнстокра. Чадо загородило нам дорогу и, нагло поблескивая вытаращенными черными окулярами, потребовало сигаретку.
    — Как там Хинкус? — спросил я, доставая пачку. — Здорово надрался?
    — Хинкус? Ах, этот… — Чадо закурило и, сложив губы колечком, выпустило дым. — Ну, надраться не надрался, но зарядился основательно и еще взял бутылку с собой.
    — Ого, — сказал я. — Это уже вторая…
    — А что здесь еще делать? — спросило чадо.
    — А вы тоже с ним заряжались? — спросил Симонэ с интересом.
    Чадо пренебрежительно фыркнуло.
    — Черта с два! Он меня и не заметил. Ведь там была Кайса…
    Тут мне пришло в голову, что пора наконец выяснить, парень это или девушка, и я раскинул сеть.
    — Значит, вы были в буфетной? — спросил я вкрадчиво.
    — Да. А что? Полиция не разрешает?
    — Полиция хочет знать, что вы там делали.
    — И научный мир тоже, — добавил Симонэ. Кажется, та же мысль пришла в голову и ему.
    — Кофе пить полиция разрешает? — осведомилось чадо.
    — Да, — ответил я. — А еще что вы там делали?
    Вот сейчас… Сейчас она… оно скажет: "Я закусывал" или "закусывала". Не может же оно сказать: "Я закусывало"…
    — А ничего, — хладнокровно сказало чадо. — Кофе и пирожки с кремом. Вот и все мои занятия в буфетной.