| Братья Стругацкие
Романы > Путь на Амальтею > страница 16
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20,
— Mon dieu, — бормотал он. — Простите. Я есть весьма плехой межпланетникь. Я есть только всего радиооптикь. Это было очень трудно — идти самим и тащить Моллара, но они все-таки добрались до его каюты и уложили радиооптика в амортизатор. Он лежал в длинном, не по росту, ящике, маленький, жалкий, задыхающийся, с посиневшим лицом. — Сейчас вам станет хорошо, Шарль, — сказал Дауге. Юрковский молча кивнул и сейчас же сморщился от боли в позвоночнике. — П-полежите, отдо-охните, — сказал он. — Хороше-о, — сказал Моллар. — Спасибо, товарищи. Дауге задвинул крышку и постучал. Моллар постучал в ответ. — Ну, хорошо, — сказал Дауге. — Теперь бы нам костюмы для перегрузок… Юрковский пошел к выходу. На корабле было только три костюма для перегрузок — костюмы экипажа. Пассажирам полагалось лежать в амортизаторах. Они обошли все каюты и собрали все одеяла и подушки. В обсерваторном отсеке они долго устраивались у перископов, обкладывали себя мягким со всех сторон, а потом легли и некоторое время молчали, отдыхая. Дышать было трудно. Казалось, на грудь давит многопудовая гиря. — П-помню, на курсах нам давали с-сильные перегрузки, — сказал Юрковский. — П-пришлось сбрасывать в-вес. — Да, — сказал Дауге. — Я совсем забыл. Что это за чепуха про мидии со специями? — В-вкусная вещь, правда? — сказал Юрковский. — Наш штурман в-вез тайком от к-капитана н-несколько банок, и они взорвались у него в ч-чемодане. — Ну? — сказал Дауге. — Опять? Ну и лакомка! Ну и контрабандист! Его счастье, что Быкову сейчас не до этого. — Б-быков, наверное, еще н-не знает, — сказал Юрковский. "И никогда не узнает", — подумал он. Они помолчали, потом Дауге взял дневники наблюдений и стал их просматривать. Они немного посчитали, потом поспорили относительно метеоритной атаки. Дауге сказал, что это был случайный рой. Юрковский объявил, что это кольцо. — Кольцо у Юпитера? — презрительно сказал Дауге. — Да, — сказал Юрковский. — Я давно это подозревал. И теперь вот убедился. — Нет, сказал Дауге. — Все-таки это не кольцо. Это полукольцо. — Ну, пусть полукольцо, — согласился Юрковский. — Кангрен большой молодец, — сказал Дауге. — Его расчеты просто замечательно точны. — Не совсем, — сказал Юрковский. — Это почему же? — осведомился Дауге. — Потому что температура растет заметно медленнее, — объяснил Юрковский. — Это внутреннее свечение неклассического типа, — возразил Дауге. — Да, неклассического, — сказал Юрковский. — Кангрен не мог этого учесть, — сказал Дауге. — Надо было учесть, — сказал Юрковский. — Об этом уже сто лет спорят, надо было учесть. — Просто тебе стыдно, — сказал Дауге. — Ты так бранился с Кангреном в Дублине, и теперь тебе стыдно. — Балда ты, — сказал Юрковский. — Я учитывал неклассические эффекты. — Знаю, — сказал Дауге. — А если знаешь, — сказал Юрковский, — то не болтай глупостей. — Не ори на меня, — сказал Дауге. — Это не глупости. Неклассические эффекты ты учел, а цена этому сам видишь какая. — Это тебе такая цена, — рассердился Юрковский. — До сих пор не читал моей последней статьи. — Ладно, — сказал Дауге, — не сердись. У меня спина затекла. — У меня тоже, — сказал Юрковский. Он перевернулся на живот и встал на четвереньки. Это было нелегко. Он дотянулся до перископа и заглянул. — П-посмотри-ка, — сказал он. Они стали смотреть в перископы. "Тахмасиб" плавал в пустоте, заполненной розовым светом. Не видно было ни одного предмета, никакого движения, на котором мог бы задержаться взгляд. Только ровный розовый свет. Казалось, что смотришь в упор на фосфоресцирующий экран. После долгого молчания Юрковский сказал: — Скучно. Он поправил подушки и снова лег на спину. — Этого еще никто не видел, — сказал Дауге. — Это свечение металлического водорода. — Т-таким н-наблюдениям, — сказал Юрковский, — грош цена. Может, пристроим к п-перископу с-спектрограф? — Глупости, — сказал Дауге, еле шевеля губами. Он сполз на подушки и тоже лег на спину. — Жалко, — сказал он. — Ведь этого еще никто никогда не видел. — Д-до чего м-мерзко ничего не делать, — сказал Юрковский с тоской. Дауге вдруг приподнялся на локте и нагнул голову, прислушиваясь. — Что ты? — спросил Юрковский. — Тише, — сказал Дауге. — Послушай. Юрковский прислушался. Низкий, едва слышный гул доносился откуда-то, волнообразно нарастая и снова затихая, словно гудение гигантского шмеля. Гул перешел в жужжание, стал выше и смолк. — Что это? — спросил Дауге. — Не знаю, — отозвался Юрковский вполголоса. Он сел. — Может быть, это двигатель? — Нет, это оттуда, — Дауге махнул рукой в сторону перископов. — Ну-ка… — Он опять прислушался, и снова послышалось нарастающее гудение. — Надо поглядеть, — сказал Дауге. Гигантский шмель смолк, но через секунду загудел снова. Дауге поднялся на колени и уткнулся лицом в нарамник перископа. — Смотри! — закричал он. Юрковский тоже подполз к перископу. — Смотри, как здорово! — крикнул Дауге. Из желто-розовой бездны поднимались огромные радужные шары. Они были похожи на мыльные пузыри и переливались зеленым, синим, красным. Это было очень красиво и совершенно непонятно. Шары поднимались из пропасти с низким нарастающим гулом, быстро проносились и исчезали из поля зрения. Они все были разных размеров, и Дауге судорожно вцепился в рубчатый барабан дальномера. Один шар, особенно громадный и колыхающийся, прошел совсем близко. На несколько мгновений обсерваторный отсек заполнился нестерпимо низким, зудящим гулом, и планетолет слегка качнуло. — Эй, в обсерватории! — раздался в репродукторе голос Быкова. — Что за бортом? — Ф-феномены, — сказал Юрковский, пригнув голову к микрофону. — Что? — спросил Быков. — П-пузыри какие-то, — пояснил Юрковский. — Это я и сам вижу, — проворчал Быков и замолчал. — Это уже не металлический водород, — сказал Юрковский. Пузыри исчезли. — Вот, — сказал Дауге. — Диаметры: пятьсот, девятьсот и три тысячи триста метров. Если, конечно, здесь не искажается перспектива. Больше я не успел. Что это может быть? В розовой пустоте пронеслись еще два пузыря. Вырос и сейчас же смолк густой басовый звук. — М-машина п-планеты р-работает, — сказал Юрковский. — И мы никогда не узнаем, что там происходит… — Пузыри в газе, — сказал Дауге. — А впрочем, какой это газ — плотность как у бензина… Он обернулся. На пороге открытой двери сидел Моллар, прислонившись виском к косяку. Кожа на его лице вся сползла к подбородку от тяжести. У него был белый лоб и темно-вишневая шея. — Это есть я, — сказал Моллар.
|