Братья Стругацкие

Романы > Жук в муравейнике > страница 53 - 4 июня 78-го года. Лев Абалкин в натуре

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55,

4 июня 78-го года. Лев Абалкин в натуре

    — Лева! — произнес Экселенц изумленно-растроганным голосом. — Боже мой, дружище! А мы с ног сбились, вас разыскивая!
    Лев Абалкин сделал движение и вдруг сразу оказался возле стола. Без сомнения, это был настоящий Прогрессор новой школы, профессионал, да еще из лучших, наверное, — мне приходилось прилагать изрядные усилия, чтобы удерживать его в своем темпе восприятия.
    — Вы — Рудольф Сикорски, начальник Комиссии по контактам — произнес он тихим, удивительно бесцветным голосом.
    — Да, — отозвался Экселенц, радушно улыбаясь. — А почему так официально? Садитесь, Лева…
    — Я буду говорить стоя, — сказал Лев Абалкин.
    — Бросьте, Лева, что за церемонии? Садитесь, прошу вас. Нам предстоит долгий разговор, не правда ли?
    — Нет, не правда, — сказал Абалкин. На меня он даже не взглянул. — У нас не будет долгого разговора. Я не хочу с вами разговаривать.
    Экселенц был потрясен.
    — Как это — не хотите? — вопросил он. — Вы, дорогой, на службе, вы обязаны отчетом. Мы до сих пор не знаем, что случилось с Тристаном… Как это — не хотите?
    — Я — один из "тринадцати"?
    — Этот Бромберг… — проговорил Экселенц с досадой. — Да, Лева. К сожалению, вы — один из "тринадцати".
    — Мне запрещено находиться на Земле? И я всю жизнь должен оставаться под надзором?
    — Да, Лева. Это так.
    Абалкин великолепно владел собой. Лицо его было совершенно неподвижно, и глаза были полузакрыты, словно он дремал стоя. Но я-то чувствовал, что перед нами человек в последнем градусе бешенства.
    — Так вот, я пришел сюда сказать, — произнес Абалкин все тем же тихим бесцветным голосом, — что вы поступили с нами глупо и гнусно. Вы исковеркали мою жизнь и в результате ничего не добились. Я — на Земле и более не намерен Землю покидать. Прошу вас иметь в виду, что и надзора вашего я больше не потерплю и избавляться от него буду беспощадно.
    — Как от Тристана? — небрежно спросил Экселенц.
    Абалкин, казалось, не слыхал этой реплики.
    — Я вас предупредил, — сказал он. — Теперь пеняйте на себя. Я намерен теперь жить по-своему и прошу больше не вмешиваться в мою жизнь.
    — Хорошо. Не будем вмешиваться. Но скажите мне, Лев, разве вам не нравилась ваша работа?
    — Теперь я сам буду выбирать себе работу.
    — Очень хорошо. Великолепно. А в свободное от работы время пораскиньте, пожалуйста, мозгами и попробуйте представить себя на нашем месте. Как бы вы поступили с "подкидышами"?
    Что-то вроде усмешки промелькнуло на лице Абалкина.
    — Здесь нет материала для размышлений, — сказал он. — Здесь все очевидно. Надо было мне все рассказать, сделать меня своим сознательным союзником…
    — А вы бы через пару месяцев покончили с собой? Страшно ведь, Лева, ощущать себя угрозой для человечества, это не всякий выдержит…
    — Чепуха. Это все бредни наших психологов. Я — землянин! Когда я узнал, что мне запрещено жить на Земле, я чуть не спятил! Только андроидам запрещено жить на Земле. Я мотался, как сумасшедший, — искал доказательств, что я не андроид, что у меня было детство, что я работал с Голованами… Вы боялись свести меня с ума? Ну, так это вам почти удалось!
    — А кто сказал, что вам запрещено жить на Земле?
    — А что — это неправда? — осведомился Абалкин. — Может быть, мне разрешено жить на Земле?
    — Теперь — не знаю… Наверное, да. Но посудите сами, Лева! На всем Саракше только один Тристан знал, что вы не должны возвращаться на Землю. А он вам этого сказать не мог… или все-таки сказал?
    Абалкин молчал. Лицо его по-прежнему оставалось неподвижным, но на матово-бледных щеках проступили серые пятна, словно следы старых лишаев, — он сделался похож на пандейского дервиша.
    — Ну, хорошо, — сказал, подождав, Экселенц. Он демонстративно разглядывал свои ногти. — Пусть Тристан вам это все-таки рассказал. Не понимаю, почему он это сделал, но — пусть. Тогда почему он не рассказал вам остального? Почему он не рассказал вам, что вы — "подкидыш"? Почему не объяснил причин запрета? Ведь были же причины, и весьма существенные, что бы вы об этом не думали…
    Медленная судорога прошла по серому лицу Абалкина, и оно вдруг потеряло твердость и словно бы обвисло — рот полуоткрылся, и широко раскрылись, как бы в удивлении, глаза, и я впервые услыхал его дыхание.
    — Я не хочу об этом говорить… — громко и хрипло произнес он.
    — Очень жаль, — сказал Экселенц. — Нам это очень важно.
    — А мне важно только одно, — сказал Абалкин. — Чтобы вы оставили меня в покое.
    Лицо его сделалось, как прежде, твердым, опустились веки, с матовых щек медленно сходили серые пятна. Экселенц заговорил совсем другим тоном:
    — Лева. Разумеется, мы оставим вас в покое. Но я умоляю вас, если вы вдруг почувствуете в себе что-то непривычное, непривычное ощущение… Какие-нибудь странные мысли… Просто больным себя почувствуете… Умоляю, сообщите об этом. Ну, пусть не мне. Горбовскому, Комову, Бромбергу, в конце концов…
    Тут Абалкин повернулся к нему спиной и пошел к двери. Экселенц почти кричал ему вслед, протягивая руку:
    — Только сразу же! Сразу! Пока вы еще землянин! Пусть я виноват перед вами, но Земля-то не виновата ни в чем!..
    — Сообщу, сообщу, — сказал Абалкин через плечо. — Лично вам.
    Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
    Несколько секунд Экселенц молчал, вцепившись обеими руками в подлокотники кресла, и напряженно прислушивался. Затем скомандовал вполголоса:
    — За ним. Ни в коем случае не упускать. Связь через браслет. Я буду в Музее.