Романы > Жук в муравейнике > страница 37

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55,

3 июня 78-го года. Щекн-итрч, голован


    Было по местному времени около трех часов утра, небо было кругом обложено, а лес был густой, и этот ночной мир казался мне серым, плоским и мутноватым, как скверная старинная фотография.
    Конечно, он первым обнаружил меня и, наверное, минут пять, а может быть и все десять, следовал параллельным курсом, прячась в густом подлеске. Когда же я наконец заметил его, он понял это почти мгновенно и сразу оказался на тропинке передо мною.
    — Я здесь, — объявил он.
    — Вижу, — сказал я.
    — Будем говорить здесь, — сказал он.
    — Хорошо, — сказал я.
    Он сейчас же сел, совершенно как собака, разговаривающая с хозяином, крупная, толстая, большеголовая собака с маленькими треугольными ушами торчком, с большими круглыми глазами под массивным, широким лбом. Голос у него был хрипловатый, и говорил он без малейшего акцента, так что только короткие рубленые фразы и несколько преувеличенная четкость артикуляции выдавали в его речи чужака. И еще — от него попахивало. Но не мокрой псиной, как можно было бы ожидать, запах был скорее неорганический — что-то вроде нагретой канифоли. Странный запах, скорее механизма, чем живого существа. На Саракше, помнится, Голованы пахли совсем не так.
    — Что тебе нужно? — спросил он прямо.
    — Тебе сказали, кто я?
    — Да. Ты — журналист. Пишешь книгу про мой народ.
    — Это не совсем так. Я пишу книгу о Льве Абалкине. Ты его знаешь.
    — Весь мой народ знает Льва Абалкина.
    Это была новость.
    — И что же твой народ думает о Льве Абалкине?
    — Мой народ не думает о Льве Абалкине. Он его знает.
    Кажется, здесь начинались какие-то лингвистические болота.
    — Я хотел спросить: как твой народ относится к Льву Абалкину?
    — Он его знает. Каждый. От рождения и до смерти.
    Мы с журналистом Каммерером посоветовались и решили пока оставить эту тему. Мы спросили:
    — Что ты можешь рассказать о Льве Абалкине?
    — Ничего, — коротко ответил он.
    Вот этого я боялся больше всего. Боялся до такой степени, что подсознательно отвергал саму возможность такого положения и был к нему совершенно не готов. Я растерялся самым жалким образом, а он поднес переднюю лапу к морде и принялся шумно выкусывать между когтями. Не по-собачьи, а так, как это делают иногда наши кошки.
    Впрочем, у меня хватило самообладания. Я вовремя сообразил, что если бы эта псина-сапиенс действительно не хотела иметь со мной никакого дела, она бы просто уклонилась от встречи.
    — Я знаю, что Лев Абалкин — твой друг, — сказал я. — Вы жили и работали вместе. Очень многие земляне хотели бы знать, что думает об Абалкине его друг и сотрудник Голован.
    — Зачем? — спросил он также коротко.
    — Опыт, — ответил я.
    — Бесполезный опыт.
    — Бесполезного опыта не бывает.
    Теперь он принялся за другую лапу и через несколько секунд проворчал невнятно:
    — Задавай конкретные вопросы.
    Я подумал.
    — Мне известно, что в последний раз ты работал с Абалкиным пятнадцать лет назад. Приходилось тебе после этого работать с другими землянами?
    — Приходилось. Много.
    — Ты почувствовал разницу?
    Задавая этот вопрос, я, собственно, ничего особенного не имел в виду. Но Щекн вдруг замер, затем медленно опустил лапу и поднял лобастую голову. Глаза его на мгновение озарились мрачным красным светом. Однако и секунды не прошло, как он вновь принялся глодать свои когти.
    — Трудно сказать, — проворчал он. — Работы разные, люди тоже разные. Трудно.
    Он уклонился. От чего? Мой невинный вопрос заставил его как бы споткнуться. Он растерялся на целую секунду. Или здесь опять лингвистика? Вообще-то лингвистика — вещь неплохая. Будем атаковать. Прямо в лоб.
    — Ты с ним встретился, — объявил я. — Он снова пригласил тебя работать. Ты согласился?
    Это могло означать: "Если бы ты с ним встретился и он бы снова пригласил тебя работать, — ты бы согласился?" Или на выбор: "Ты с ним встречался, и он (как мне стало известно) приглашал тебя работать. Ты дал ему согласие?" Лингвистика. Не спорю, это был довольно жалкий маневр, но что мне оставалось делать?
    И лингвистика выручила-таки.
    — Он не приглашал меня работать, — возразил Щекн.
    — Тогда о чем же вы говорили? — удивился я, развивая успех.
    — О прошлом, — буркнул он. — Никому не интересно.
    — Как тебе показалось, — спросил я, мысленно вытирая со лба трудовой пот, — он сильно изменился за эти пятнадцать лет? — Это тоже неинтересно.
    — Нет. Это очень интересно. Я тоже видел его недавно и обнаружил, что он сильно изменился. Но я — землянин, а мне надо знать твое мнение.
    — Мое мнение: да.
    — Вот видишь! И в чем же он, по-твоему, изменился?
    — Ему больше нет дела до народа Голованов.
    — Вот как? — искренне удивился я. — А со мной он только о Голованах и говорил…
    Глаза его опять озарились красным. Я понял это так, что мои слова снова его смутили.
    — Что он тебе сказал? — спросил он.
    — Мы спорили: кто из землян сделал больше для контактов с народом Голованом.
    — А еще?
    — Все. Только об этом.
    — Когда это было?
    — Позавчера. А почему ты решил, что ему больше нет дела до народа Голованов?
    Он вдруг объявил:
    — Мы теряем время. Не задавай пустых вопросов. Задавай настоящие вопросы.
    — Хорошо. Задаю настоящий вопрос. Где он сейчас?
    — Не знаю.
    — Что он намеревался делать?
    — Не знаю.
    — Что он тебе говорил? Мне важно каждое его слово.
    И тут Щекн принял странную, я бы даже сказал, неестественную позу: присел на напружиненных лапах, вытянул шею и уставился на меня снизу вверх. Затем, мерно покачивая тяжеленной головой вправо и влево, он заговорил, отчетливо выговаривая слова:
    — Слушай внимательно, понимай правильно и запоминай надолго. Народ Земли не вмешивается в дела народа Голованов. Народ Голованов не вмешивается в дела народа Земли. Так было, так есть и так будет. Дело Льва Абалкина есть дело народа Земли. Это решено. А потому. Не ищи того, чего нет. Народ Голованов никогда не даст убежища Льву Абалкину.
    Вот это да! У меня вырвалось:
    — Он просил убежища? У вас?
    — Я сказал только то, что сказал: народ Голованов никогда не даст убежища Льву Абалкину. Больше ничего. Ты понял это?
    — Я понял это. Но меня не интересует это. Повторяю вопрос: что он тебе говорил?
    — Я отвечу. Но сначала повтори то главное, что я тебе сказал.
    — Хорошо, я повторю. Народ Голованов не вмешивается в дело Абалкина и отказывает ему в убежище? Так?
    — Так. И это главное.
    — Теперь отвечай на мой вопрос.
    — Отвечаю. Он спросил меня, есть ли разница между ним и другими людьми, с которыми я работал. Точно такой же вопрос, который задавал мне ты.
    Едва кончив говорить, он повернулся и скользнул в заросли. Ни одна ветка, ни один лист не шевельнулись, а его уже не было. Он исчез.
    Ай да Щекн! "…Я учил его языку и как пользоваться линией доставки. Я не отходил от него, когда он болел своими страшными болезнями… Я терпел его дурные манеры, мирился с его бесцеремонными высказываниями, прощал ему то, чего не прощают никому в мире… Если придется, я буду драться за него как за землянина, как за самого себя. А он? Не знаю…" Ай да Щекн-Итрч!


 

© 2009-2024 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких

Яндекс.Метрика
Главная | Аркадий | Борис | Биография | Отзывы | Обратная связь