1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19,
Глава девятая
В прихожей нас встретила длинная худая девочка в выцветшем сарафане, из которого она выросла года три назад, с длинными голыми ногами и с хорошеньким круглым личиком. На мать она совсем не была похожа, разве только глаза у нее тоже были большие и серые и расставлены так же широко. Увидев меня, она насупилась и сердито сказала:
— Здравствуйте.
— Это моя дочь Наташа, — чинно сказала Нина. — Наташа, это Андрей Сергеевич. Он из-за меня остался без ужина, и мы должны накормить его. — Она изо всех сил старалась выглядеть виноватой, но это у нее плохо получалось. — Пожалуйста, сделай там что-нибудь.
— Прекрасно, — ледяным тоном произнесла Наташа. — Я сделаю яичницу.
— Как вы относитесь к яичнице? — спросила Нина, повернувшись ко мне.
— Побольше, — попросил я. — Я голоден как волк. И чаю, если нетрудно. Сладкого.
Наташа стремительно повернулась и удалилась на кухню, стукнувшись боком о косяк.
— Ну как? — спросила Нина шепотом.
— Прелесть, — пробормотал я. — Жаль носа-пуговки, а так — прелесть.
— Много ты понимаешь…
На кухне загремели сковородки. Нина подтолкнула меня, и мы прошли в комнату. Почти ничего здесь не изменилось, только исчез пузатый родительский комод, и вместо детской кроватки стояла широкая низкая тахта. По-прежнему было чисто и аккуратно, по-прежнему пахло свежим бельем и немножко парфюмерией. По-прежнему возле окна размещалось доброе полукруглое кожаное кресло. Дверь в м о ю комнату была приоткрыта. Там был виден желтый угол новенького письменного стола, край белой постели и маленький матерчатый тапочек на пестром коврике.
— Там теперь Наташкино царство, — сказала Нина. Я взглянул на нее, и она поспешно отвела глаза.
— Что же мы стоим? — сказала она. — Пойдем, помоешь руки.
Я отправился в ванную, а она пошла на кухню. Через несколько минут она принесла мне полотенце.
— Держись, Андрюшка, — сказала она, загадочно усмехаясь. — Яичница на столе.
— Это опасно? — спросил я.
— Не знаю. В крайнем случае позовешь на помощь.
Затем она сказала, что будет переодеваться, и пожелала мне удачи. Когда я вернулся в комнату, на столе в семейной сковороде шипела гигантская яичница из десятка яиц, не меньше. Наташа сидела на тахте, выставив острые голые коленки, и с интересом ждала, что я буду делать. Драться так драться, подумал я и бодро вскричал:
— Вот это здорово!
— Вы просили побольше, — смиренно напомнила она.
Я уселся, придвинул сковороду и взялся за дело. Ударить лицом в грязь мне было никак нельзя. Впрочем, я действительно проголодался. Я ел неторопливо, время от времени со вкусом макал в масло кусочки хлеба и одобрительно мычал. Одновременно мы вели светский разговор о школе и о пионерских лагерях. Вошла Нина в легком белом платье и села напротив. Вот тут я на минуту остановился, заглядевшись на нее. Она была румяной от холодной воды, в растрепавшихся волосах дрожали радужные капли, и глаза у нее были блестящие и ясные. Я вдруг подумал, как я выгляжу сейчас — толстый седой дурак над огромной сковородой яичницы, грузный и красный, в безобразном костюме от магазина готового платья, с расстегнутым воротником и сбитым набок галстуком. Почему-то эта мысль совсем не задела меня.
Нина краем глаза покосилась на Наташу и незаметно подмигнула мне. Я вернулся к яичнице, кое-как разделался с нею и сказал в пространство:
— Отличная была яичница, в жизни такой не ел. А теперь хорошо бы сладкого чаю. Сладкого и покрепче.
Наташа взирала на меня с благоговейным ужасом. Нина фыркнула и закрылась ладонью. "Ну что ты, мама, право", — укоризненно прошептала Наташа, покраснела и пошла за чайником.
Чай мы пили все втроем. Я рассказывал им про Камчатку и Курильские острова, про вулканы и про японских браконьеров, про спрута в бассейне, про документы профессора Акасиды, про Хиду и его книги. Это был славный вечер, и мне давно не было так легко и уютно. Потом Нина поглядела на часы и строго сказала:
— Все, Наташка, пора спать.
— Мамочка! — воскликнула Наташа с негодованием.
— Никаких мамочек. Попрощайся с Андреем Сергеевичем и отправляйся.
— Мамочка, еще десять минут.
— Нет.
— Капельку!
— Погоди, Нина, — сказал я и извлек из кармана подарок Хиды. — Возьми, Наташенька. Это тебе за твою чудесную яичницу.
— Что это? — спросила она.
— А ты разверни и погляди.
Она развернула и заулыбалась.
— Ой, какое чудо, смотри, мамочка, — сказала она. — Спасибо большое, Андрей Сергеевич.
— Это японец тебе подарил? — спросила Нина.
— Да, я подарил ему бутылку водки, и он сказал, что будет угощать своих друзей. Ну а я угощаю своих.
— Большое спасибо, — сказала Наташа, — мамочка, смотри, какая хорошенькая.
— Очень хорошенькая, — согласилась Нина. — А теперь ступай.
— Иду, мамочка, ты же видишь, я уже иду. Спокойной ночи. Андрей Сергеевич, спокойной ночи. Приходите к нам еще есть яичницу.
— Наталья! — сердито сказала Нина.
— Непременно, — пообещал я вполне искренне.
Она поцеловала Нину, повернулась ко мне, сделала книксен, приподняв кончиками пальцев подол своего короткого сарафана, и удалилась. Чудная девчонка. И в ней, конечно, есть много от матери. Какая-то милая угловатая гибкость, не знаю, как это объяснить. Я отодвинул стакан и встал.
— Спасибо, Ниночка, — сказал я. — Тебе тоже пора спать. Всем пора спать.
— Да, — пожаловалась она, — я встаю рано.
Мы вышли в прихожую. Я пропустил ее вперед и плотно прикрыл дверь.
— Когда мы увидимся? — спросил я.
— Не знаю.
— Тогда я знаю. Мы увидимся завтра. Давай?
— Не получится, Андрюшенька. Завтра я со своими англичанками уезжаю в Минск.
— Ну вот! — Я расстроенно поглядел на нее.
— Ничего, это всего на два-три дня. Постой-ка…
Она подошла ко мне вплотную и стала поправлять мой галстук. Тогда я взял ее за плечи. Она вздохнула и опустила руки. Я поцеловал ее.
— Господи, — сказала она. — Господи, как давно это было.
Я поцеловал ее еще и еще раз.
— Не надо, — сказала она жалобно, — иди, пожалуйста. Иди, Андрюшка. Иди. Ну прошу тебя. Это же все было. Было. Было.
© 2009-2024 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких