Братья Стругацкие

Романы > Волны гасят ветер > страница 16

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49,

    — Тем более. Всю жизнь мечтал посмотреть модель настоящей галеры…
    Они ушли. Тойво выпил чашечку кофе и тоже вышел из павильона.
    Солнце уже заметно припекало, на небе не было ни облачка. Над пышной травой площади мерцали синие стрекозы. И сквозь это металлическое мерцанье, подобно диковинному дневному привидению, плыла к павильону величественная старуха с выражением абсолютной неприступности на коричневом узком лице.
    Поддерживая (дьявольски элегантно) коричневой птичьей лапой подол глухого снежно-белого платья, она, словно бы и не касаясь травы, подплыла к Тойво и остановилась, возвышаясь над ним по крайней мере на голову. Тойво почтительно поклонился, и она кивнула в ответ, вполне, впрочем, благосклонно.
    — Вы можете звать меня Альбиной, — милостиво произнесла она приятным баритоном.
    Тойво поспешно представился. Она наморщила коричневый лоб под пышной шапкой белых волос.
    — КОМКОН? Ну что ж, пусть КОМКОН. Будьте любезны, Тойво, скажите мне пожалуйста, как вы у себя в этом самом КОМКОНе все это объясняете?
    — Что именно вы имеете в виду? — спросил Тойво.
    Этот вопрос несколько раздражил ее.
    — Я имею в виду, мой дорогой, вот что, — сказала она. — Как могла случиться, что в наше время, в конце нашего века, у нас на Земле живые существа, воззвавшие к человеку о помощи и милосердии, не только не обрели ни милосердия, ни помощи, но сделались объектом травли, запугивания и даже активного физического воздействия самого варварского толка. Я не хочу называть имен, но они били их граблями, они дико кричали на них, они даже пытались давить их глайдерами. Я никогда не поверила бы этому, если бы не видела своими глазами. Вам знакомо такое понятие — дикость? Так вот это была дикость! Мне стыдно.
    Она замолчала, не сводя с Тойво пронзительного взгляда свирепых угольно-черных очень молодых глаз. Она ждала ответа, и Тойво пробормотал:
    — Вы позволите мне вынести для вас кресло?
    — Не позволю, — сказала она. — Я не собираюсь здесь с вами рассиживаться. Я желала бы услышать ваше мнение о том, что произошло с людьми в этом поселке. Ваше профессиональное мнение. Вы кто? Социолог? Педагог? Психолог? Так вот, извольте объяснить! Поймите, речь идет не о каких-то там санкциях. Но мы должны понять, как это могло случиться, что люди, еще вчера цивилизованные, воспитанные… Я бы даже сказала, прекрасные люди!.. Сегодня вдруг теряют человеческий облик! Вы знаете, чем отличается человек от всех других существ в мире?
    — Э… разумностью? — предположил Тойво.
    — Нет, мой дорогой! Милосердием! Ми-ло-сер-ди-ем!
    — Ну безусловно, — сказал Тойво. — Но откуда же следует, что давешние эти существа нуждались именно в милосердии?
    Она посмотрела на него с отвращением.
    — Вы сами-то видели их? — спросила она.
    — Нет.
    — Так как же вы беретесь об этом судить?
    — Я не берусь судить, — сказал Тойво. — Я как раз хочу установить, чего они хотели…
    — По-моему, я вам довольно ясно сказала, что эти животные существа, эти бедняги искали у нас помощи! Они находились на краю гибели! Они должны были вот-вот погибнуть! Они же ведь погибли, вы что же, не знаете этого? На моих глазах они умирали и превращались в ничто, в прах, и я ничего не могла поделать — я балерина, я не биолог, не врач. Я звала, но разве кто-нибудь мог меня услышать в этом шабаше, в этом разгуле дикости и жестокости? А потом, когда помощь наконец прибыла, было уже поздно, никого не осталось в живых. Никого! А эти дикари… Я не знаю, как объяснить их поведение… Может быть, это был массовый психоз… отравление… Я всегда была против употребления в пищу грибов… Наверное, придя в себя, они устыдились и разбежались кто-куда! Вы нашли их?
    — Да, — сказал Тойво.
    — Вы говорили с ними?
    — Да. С некоторыми. Не со всеми.
    — Так скажите же мне, что с ними произошло? Какие ваши выводы, хотя бы предварительные?..
    — Видите ли… сударыня…
    — Вы можете называть меня Альбиной.
    — Благодарю вас. Видите ли, в чем дело… Дело в том, что, насколько мы можем судить, большинство ваших соседей восприняли это нашест… это событие несколько иначе, чем вы.
    — Естественно! — высокомерно произнесла Альбина. — Я это видела своими глазами!
    — Нет-нет. Я хочу сказать: они испугались. Они до смерти испугались. Они себя не помнили от ужаса. Они даже боятся сюда вернуться. Некоторые вообще хотят бежать с Земли после пережитого. И насколько я понимаю, вы — единственный человек, услышавший мольбы о помощи…
    Она слушала величественно, но внимательно.
    — Что же, — проговорила она. — По-видимому, им так стыдно, что приходится ссылаться на страх… Не верьте им, мой дорогой, не верьте! Это самая примитивная, самая постыдная ксенофобия… Наподобие расовых предрассудков. Я помню, в детстве я истерически боялась пауков и змей… Здесь — то же самое.
    Очень может быть. Но вот что мне хотелось бы все-таки уточнить. Они просили о помощи, эти существа. Они нуждались в милосердии. Но в чем это выражалось? Ведь, насколько я понимаю, они не говорили, не стонали даже…
    — Дорогой мой, они были больны, они умирали! Ну и что же, что они умирали молча? Выброшенный на сушу дельфинчик тоже ведь не издает ни звука… во всяком случае, мы его не слышим… но ведь нам понятно, что он нуждается в помощи, и мы спешим на помощь… Вот идет мальчик, вы отсюда не слышите, что он говорит, но вам понятно, что он бодр, весел, счастлив…
    От коттеджа N 6 к ним приближался Кир, и он действительно был явно бодр, весел и счастлив. Базиль, шагавший рядом с ним, почтительно нес в руках большую черную модель античной галеры и, кажется, задавал соответствующие вопросы, а Кир отвечал ему, показывая руками какие-то размеры, какие-то формы, какие-то сложные взаимодействия. Похоже, Базиль и сам был большим любителем-моделистом античных галер.
    — Позвольте, — произнесла Альбина, приглядевшись. — Но это же Кир!
    — Да, — сказал Тойво. — Он вернулся за своей моделью.
    — Кир добрый мальчик, — заявила Альбина. — Но отец его вел себя омерзительно… Здравствуй, Кир!
    Увлеченный Кир только теперь заметил ее, остановился и робко сказал: "Доброе утро…" Оживление исчезло с его лица. Как, впрочем, и с лица Базиля.
    — Как себя чувствует твоя мама? — осведомилась Альбина.
    — Спасибо. Она спит.
    — А папа? Где твой отец, Кир? Он где-нибудь здесь?
    Кир молча покрутил головой и насупился.
    А ты все время оставался здесь? — с восхищением воскликнула Альбина победоносно посмотрела на Тойво.
    — Он вернулся за своей моделью, — напомнил тот.
    — Это все равно. Ты ведь не побоялся сюда вернуться, Кир?
    — Да чего их бояться-то, бабушка Альбина? — сердито проворчал Кир, бочком-бочком целясь обойти ее стороной.
    — Не знаю, не знаю, — сказала Альбина сварливо. — Вот папа твой, например…
    — Папа не испугался ничуть. Вернее, он испугался, но только за маму и за меня. Просто в этой суматохе он не понял, какие они добрые…
    — Не добрые, а несчастные! — поправила его Альбина.
    — Да какие несчастные, бабушка Альбина? — возмутился Кир, смешно разводя руки жестом неумелого трагика. — Они же веселые, они же играть хотели! Они же так и ластились!
    Бабушка Альбина снисходительно улыбалась.