Киносценарии > Туча > страница 8

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12,


    Но Миккель прерывает его:
     — Видите ли, господин профессор, я не думаю, чтобы это было нужно. Мы уже составили представление. Мы хотели познакомиться с современным крупным ученым, и мы познакомились. Теперь мы знаем больше, чем знали до встречи с вами. Спасибо.
    Раздается гомон: "Спасибо… Спасибо, господин Нурланн…", зал понемногу пустеет, а Нурланн стоит на кафедре, стиснув ее края изо всех сил, и чувствует себя болваном, и знает, что красен и что вид являет собой растерянный и жалкий.

    Проспект между триумфальной аркой и черной стеной Тучи пуст. На тротуарах и на мостовой огромное количество брошенных зонтиков — это все, что осталось от эвакуированных. Три "корсара" в боевой готовности выстроены шеренгой под аркой, пространство вокруг арки оцеплено солдатами в плащ-накидках, а за оцеплением волнуются толпы Агнцев Страшного Суда в клетчатых балахонах.
    Дождь не очень сильный, и с вершины триумфальной арки черная стена Тучи видна вполне отчетливо.
    На часах без двух минут шесть.
    Нурланн смотрит на Тучу в бинокль. Ассистент застыл на корточках у приборов. В нескольких шагах от него стоит, расставив ноги и перекатываясь с носка на пятку, командир дивизиона. Рядом с ним радист с микрофоном у рта.
     — Синхронизации хорошей не получится, — с улыбочкой сообщает ассистент.
     — Это несущественно, — отзывается Нурланн сквозь зубы.
     — Готовность шестьдесят, — бросает командир дивизиона.
     — Готовность пятьдесят девять, — бормочет в микрофон радист.
    В этот момент Нурланн вдруг обнаруживает в поле зрения бинокля две человеческие фигурки.
     — Что за черт! — говорит он громко. — Там люди!
     — Где? — Командир дивизиона утыкается лицом в нарамник стереоприцела.
     — Это дети, — говорит Нурланн сердито. — Отмените стрельбу.
    В поле зрения его бинокля отчетливо видны двое ребят, голоногих и голоруких, они идут к Туче, причем один оживленно размахивает руками, словно что-то рассказывает.
     — Где вы кого видите? — рявкает командир.
     — Да вон же, у самой Тучи, посередине проспекта!
     — Нет там никого! Пусто!
     — Никого нет, профессор, — подтверждает ассистент.
    Нурланн дико глядит на него, потом на командира.
     — Отменить стрельбу! — хрипло кричит он и бросается к лестнице. Это железная винтовая лестница в одной из опор арки, в мрачном каменном колодце с осклизлыми стенами. Нурланн сыплется вниз по ступенькам, судорожно хватаясь то за ржавые перила, то за сырые плиты стен. Сверху, наклонившись в колодец, командир дивизиона орет ему вслед:
     — Еще чего — отменить! Надрался, понимаешь, до чертиков и еще командует…
    Нурланн бросается в лимузин, машина с диким ревом устремляется в пустой каньон проспекта, расшвыривая зонтики. Он уже простым глазом видит двух подростков на фоне черной стены, и тут…
    Багровым светом озаряются стены домов, и над самой крышей лимузина, над самой головой Нурланна с раздирающим скрежетом и воем проносятся к черной стене огненные шары ракетных снарядов. Нурланн инстинктивно бьет по тормозам, машину несколько раз поворачивает по мокрому асфальту, и, когда Нурланн на дрожащих ногах выбирается из-за руля, он видит впереди, на сколько хватает глаз, абсолютно пустой, абсолютно сухой, слегка дымящийся проспект, и нет больше ни черной стены, ни детей.
    Шепча молитву, Нурланн долго смотрит на то место, где только что были дети, а тем временем, прямо у него на глазах, справа, слева, сверху, словно беззвучная черная лавина, заливает открывшуюся прореху черная стена. В этот момент он окончательно приходит в себя. Лавина звуков обрушивается на него: ужасные вопли, свист, звон разлетающихся стекол, выстрел, другой… Он оборачивается.
    На позиции "корсаров" медленно кипит людская каша — Агнцы Страшного Суда, прорвав оцепление, лезут на "корсары", ломая все, что им под силу…

     — Никого там не было! — гремит Брун. Он стоит посередине номера Нурланна, засунув руки за брючный ремень, а Нурланн, обхватив голову руками, скрючился в кресле. — Это мираж! Галлюцинация! Она обморочила тебя, она же морочит людей, это все знают.
     — Зачем? — спрашивает Нурланн, не поднимая головы.
     — Откуда я знаю — зачем? Мы здесь полгода бьемся как рыба об лед и ничего не узнали. Не хотела, чтобы ты в нее палил, вот и обморочила.
     — Господи, — вздыхает Нурланн. — Взрослый же человек…
    Он берет бутылку и разливает по стаканам.
     — Да, взрослый! — рявкает Брун. — А вот ты — младенец. Со своим детским лепетом про аэрозольные образования… Младенец ты, девятнадцатый век ты, Вольтер — Монтескье, рационалист безмозглый!
    Брун опрокидывает свой стакан, подтаскивает кресло и садится напротив Нурланна.
     — Слушай, — говорит он. — Ты же сегодня был в гимназии. Ты видел здешних детей. Ты где-нибудь когда-нибудь еще видел таких детей?
    Нурланн отнимает ладони от головы, выпрямляется и смотрит на Бруна. В глазах его вспыхивает интерес.
     — Ты что имеешь в виду? — спрашивает он осторожно.
     — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Это нашествие! Вот что ты попытайся понять. Ну, не понять, так хотя бы взять к рассмотрению как некую гипотезу. Нашествие! Только идет не марсианин и не мифический Антихрист, а кое-что вполне реальное. Будущее идет на нас. Бу-ду-ще-е! И если мы не сумеем принять немедленные меры, нас сотрут в порошок. Нам с ними не справиться, потому что они впереди нас на какие-то чертовы века!
     — Ты… вот что, — произносит Нурланн встревоженно. — Ты давай-ка успокойся. Налить тебе еще? — Не дожидаясь согласия, он разливает бренди. — Ты, брат, начал меня утешать, а теперь что-то сам уж очень возбудился.
     — В том-то и трагедия, — произносит Брун, мучительно сдерживаясь. — Нам, кто этим занимается, все кажется очевидным, а объяснить никому ничего невозможно. И понятно, почему не верят. Официальную бумагу напишешь, перечитаешь — нет, нельзя докладывать, бред. Роман, а не доклад…
    Тут дверь распахивается, и в номер без стука входит Хансен.
     — Проходи, — бросает он кому-то через плечо, но никто больше не появляется, а Хансен с решительным видом подступает к Бруну и останавливается над ним.
     — Мой сын рассказывает мне о твоей деятельности странные вещи, — говорит он. — Как прикажешь это понимать?
     — Что там еще стряслось? — раздраженно-устало произносит Брун, не глядя на него.
     — Твои громилы хватают детей, бросают их в твои застенки и там что-то у них выпытывают. Тебе известно об этом?
     — Чушь. Болтовня.
     — Минуточку! — говорит Хансен. — У моего сына много недостатков, но он никогда не врет. Миккель! — обращается он в пустоту рядом с собою. — Повтори господам то, что ты рассказал мне.
    Наступает тишина. Брун пытается что-то сказать, но Хансен орет на него:
     — Заткнитесь! Извольте не перебивать!
    И снова тишина. Слышен только шум дождя за окном. На лице Нурланна явственно написано: в этом мире все сошли с ума. У Бруна лицо каменное, он смотрит в угол без всякого выражения.
     — Так, — говорит Хансен. — Что вы можете на это сказать?
     — Ничего, — угрюмо говорит Брун.
     — Но я требую ответа! — возвышает голос Хансен. — Если вы ничего не знаете об этом, извольте навести справки! Мальчик должен быть выпущен на свободу немедленно! Вы же слышали, он может умереть в любую минуту. Его нельзя держать под замком! — Он обращается к Нурланну. — Ты представляешь, Нурланн? Твою Ирму подстерегают вечерком в темном переулке, хватают, насильно увозят…
    И тут до Нурланна доходит.

Я дам деньги в долг без справок как инвестор.


 

© 2009-2024 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких

Яндекс.Метрика
Главная | Аркадий | Борис | Биография | Отзывы | Обратная связь