Повести > Дни затмения > страница 15

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16,


    — Да, — сказал Малянов. — Все это правильно. Только иногда чужие раны больнее.
    — Ради бога! — прошептал Глухов, прижимая шляпу к груди обеими руками. — Я бы никогда не осмелился… Как я могу вас отговаривать или советовать вами Да ни в коем случае!.. Но я все думаю и никак не могу разобраться: почему мы так мучаемся? Ведь совершенно же ясно, ведь каждый же скажет, что поступаем мы правильно… иначе поступить нельзя, глупо поступать иначе… детский сад какой-то, казаки-разбойники… А мы уже давно не дети… Все правильно, все верно… Почему же так мучительно стыдно? Не понимаю! Никак не могу понять.
    Тут он вдруг захихикал совершенно неуместно, а потому и мерзко, и принялся махать шляпой кому-то за спиной Малянова. Малянов оглянулся. Там под фонарем, шагах в двадцати от них, стояла женщина — в летах уже полная и почему-то с тростью… или с зонтиком?
    — Так что все в порядке! — искусственно бодрым и повышенным голосом провозгласил вдруг Глухов. — Если зуб болит, его беспощадно удаляют. Такова логика жизни. Не так ли, Дмитрий Алексеевич? Ну, желаю вам всяческого…
    Он снова захихикал, закивал, заулыбался — ясно было, что делает все это и говорит он исключительно для женщины с тростью, но это было глупо: она стояла слишком далеко, чтобы различать его ужимки. А он снова замахал ей шляпой и ссыпался по лестнице — этак молодо, энергично, по-студенчески — и быстро зашагал к фонарю, все еще продолжая размахивать шляпой. "…Тревоги нашей позади!.. — доносилось до Малянова, — …солнце снова лето возвестило!.. вот и я!.." Он подошел к женщине, попытался обнять ее за плечи одной рукой, но это у него не получилось — он был слишком мал для такой крупной женщины, тогда он просто взял ее под руку, и они пошли прочь, она сильно прихрамывала и опиралась на трость, а он все размахивал свободной рукой с зажатою в ней шляпой и все говорил, говорил не переставая: "…всяческая суета!.. и совершенно напрасно!.. как я и говорил… ну что ты, маленькая!"
    Малянов проводил их взглядом, взял свою папку поудобнее и стал подниматься по лестнице.


    Вечеровский открыл ему дверь не сразу. Узнать его было нелегко — Вечеровский словно только что выскочил из пожара. Элегантный домашний костюм изуродован: левый рукав почти оторван, слева же, на животе, большая прожженная дыра. Некогда белоснежная сорочка — в грязных разводах, и все лицо Вечеровского в грязных пятнах, и руки его.
    — А! Заходи, — сказал он хрипловато, повернулся к Малянову спиной и пошел в глубь квартиры.
    В гостиной все было разгромлено, словно лопнул здесь только что картуз дымного порока. Копоть чернела на стенах, копоть тоненькими нитями плавала в воздухе… Зияла обугленная дыра посреди ковра… И горы рассыпанных, растрепанных книг… и осколки аквариума, и расплющенные обломки звукоаппаратуры… Все искорежено, искромсано и будто опалено адским огнем.
    Они прошли в кабинет, где все было, как и прежде, безукоризненно чисто и элегантно, и Малянов, обернувшись на разгром в гостиной, спросил:
    — Что это было?
    — Потом, — сказал Вечеровский и откашлялся. — Что у тебя?
    Тогда Малянов положил на стол свою папку и проговорил сквозь зубы:
    — Вот. Они забрали мальчика. Пусть это пока у тебя полежит.
    — Пусть, — спокойно согласился Вечеровский. Он поднял к глазам чумазые руки и весь перекосился от отвращения. — Нет, так нельзя. Подожди, я должен привести себя в порядок.
    Он стремительно вышел, почти выбежал ив комнаты, а Малянов, оставшись один, прошел к дверям в гостиную и еще раз, теперь уже очень внимательно, оглядел царивший там разгром.
    Когда он вернулся к столу, лицо его было угрюмо, а брови он задрал так высоко, как это только было возможно.
    Потом он оглядел стол.
    Стол был завален папками. Там была толстая черная папка с наклеенной на обложке белой карточкой: "В. С. Глухов. Культурное влияние США на Японию. Опыт количественного и качественного анализа". Там была еще более толстая, чудовищная зеленая папка с небрежной надписью фломастером: "А. Снеговой. Использование феддингов". Собственно, там было даже две таких папки… Там была простенькая серая тощая папка некоего Вайнгартена ("Ревертаза и пр.") и перетянутая "резинкой пачка общих тетрадей (некто У Лужков, "Элементарные рассуждения"), и еще какие-то папки, тетради и даже свернутые в трубку листы ватмана с чертежами.
    И там, с краю, лежала белая папка с надписью: "Д. Малянов. Задача о макроскопической устойчивости". Малянов взял ее и, усевшись в кресло, прижал к животу.
    Вернулся Вечеровский — свежевымытый, с мокрыми еще волосами, снова весь элегантный и по классу "А": белые брюки, черная рубашка с засученными рукавами, белый галстук, на ногах какие-то немыслимые мокасины.
    — Вот так гораздо лучше, — объявил он. — Кофе?
    — Что все это значит? — спросил Малянов, показывая на стол.
    — Это значит, — сказал Вечеровский, усмехнувшись, — что каждому хочется верить, будто рукописи не горят.
    — Значит, все это вот.. — Малянов повел рукой в сторону разгромленной гостиной.
    — Не без того, не без того… Итак, кофе?
    — Но почему все они притащили это именно тебе?
    — А ты? Ты почему?
    — Не знаю, — сказал Малянов растерянно. — Я же не знал, что тут у тебя делается… Мне показалось, что… пусть полежат пока у тебя… раз иначе нельзя…
    — Вот и им тоже показалось. Всем. В последний раз спрашиваю: кофе?
    — Да, — сказал Малянов.
    Они пили кофе на кухне, где все сверкало чистотой, все стояло на своих местах и все было только самого высокого качества — на мировом уровне или несколько выше. Папку свою Малянов положил на стол рядом с собою и все время держал ее под локтем.
    — Зачем тебе понадобилось связываться с нами? — спрашивал он. — Что за глупая бравада!
    — Это не бравада. Это проблема, — Вечеровский отхлебнул кофе из чашечки кузнецовского фарфора и запил ледяной водой из высокого запотевшего стакана. — Посуди сам Снеговой занимался изучением феддингов. Это — радиотехника, прикладная физика, в какой-то степени атмосферная физика. Глухов — специалист по новейшей истории, социолог, "Культурное влияние" его — это чистая социология. У тебя — астрофизика и теория гравитации… Я хочу понять, что общего у всех ваших работ? По-видимому, где-то в невообразимой дали времен они сходятся в точку, и точка эта очень важна для нас… для человечества, я имею в виду, — он снова с аппетитом отхлебнул кофе. — Сверхцивилизация, как я понимаю, это сила настолько огромная, что ее вполне можно считать стихией, а все ее проявления — это как бы проявления нового закона природы. Воевать против законов природы — глупо Капитулировать перед законом природы — стыдно. В конечном счете — тоже глупо. Законы природы надо изучать, а изучив, использовать. Именно этим я и намерен заняться.
    — Глупо, — сказал Малянов. — Глупо! — сказал он, все более раздражаясь. — Зачем тебе в это ввязываться? Ты же уникальный специалист… Ты же лучший в Европе. Они же просто убьют тебя, и все.
    — Не думаю, — сказал Вечеровский. — Промахнутся. Пойми, они слишком огромны, они все время промахиваются…
    — Откуда ты все это можешь знать?
    — Господи, — сказал Вечеровский. — Откуда я могу это знать? Ты видел мою гостиную? Промах! А в прошлую субботу… Да что там говорить! Они лупят меня уже вторую неделя. За мою собственную работу. За мою. Собственную. А вы все здесь совсем ни при чем, бедные мои барашки, котики-песики… Ну что, Митька, я-таки умею владеть собой, а?
    — Пр-ровались ты!… — сказал Малянов и поднялся. Он был красен и зол.
    — Сядь! — сказал Вечеровский, и Малянов сел.
    — Налей в кофе коньяк.
    Малянов налил.
    — Пей. Залпом!
    И Малянов осушил чашечку, не почувствовав ни вкуса, ни запаха.


 

© 2009-2024 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких

Яндекс.Метрика
Главная | Аркадий | Борис | Биография | Отзывы | Обратная связь