Романы > Дело об убийстве, или отель "У погибшего альпиниста" > страница 11

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48,


    — Нисколько, инспектор, — ответила она и тут же спохватилась. — Простите, но как же мне вас называть теперь?
    — Может быть, Петер? — предложил я.
    — Это было бы прелестно. У меня был друг Петер, барон фон Готтескнехт. Вы не знакомы?.. Однако тогда вам придется звать меня Ольгой. А если услышит Мозес?
    — Переживет, — пробормотал я. Я искоса глядел на ее чудные плечи, на царственную шею, на гордый профиль, и меня бросало то в жар, то в холод. Ну, глупа, лихорадочно неслось у меня в голове, ну и что же? И пусть. Мало ли кто глуп!
    Мы прошли через столовую и оказались в бильярдной. В бильярдной был Симонэ. Почему-то он лежал на полу в неглубокой, но широкой нише. Лицо у него было красное, волосы взлохмачены.
    — Симон! — воскликнула госпожа Мозес и прижала ладони к щекам. — Что с вами?
    В ответ Симонэ заклекотал и, упираясь руками и ногами в края ниши, полез к потолку.
    — Боже мой, да вы убьетесь! — закричала госпожа Мозес.
    — В самом деле, Симонэ, — сказал я с досадой. — Бросьте эти дурацкие штучки, вы сломаете себе шею.
    Однако шалун и не думал убиваться и ломать себе шею. Он добрался до потолка, повисел там, все более наливаясь кровью, потом легко и мягко спрыгнул вниз и отдал нам честь. Госпожа Мозес зааплодировала.
    — Вы просто чудо, Симон, — сказала она. — Как муха!
    — Ну что, инспектор, — сказал Симонэ, чуть задыхаясь. — Сразимся во славу прекрасной дамы? — Он схватил кий и сделал фехтовальный выпад. — Я вас вызываю, инспектор Глебски, защищайтесь!
    С этими словами он повернулся к бильярдному столу и, не целясь, с таким треском залепил восьмерку в угол через весь стол, что у меня в глазах потемнело. Однако отступать было некуда. Я угрюмо взял кий.
    — Сражайтесь, господа, сражайтесь, — сказала госпожа Мозес. — Прекрасная дама оставляет залог победителю. — Она бросила на середину стола кружевной платочек. — А я вынуждена покинуть вас. Боюсь, мой Мозес уже вне себя. — Она послала нам воздушный поцелуй и удалилась.
    — Чертовски завлекательная женщина, — заявил Симонэ. — С ума можно сойти. — Он подцепил кием платочек, погрузил нос в кружева и закатил глаза. — Прелесть!.. У вас, я вижу, тоже без всякого успеха, инспектор?
    — Вы бы побольше путались под ногами, — мрачно сказал я, собирая шары в треугольник. — Кто вас просил торчать здесь, в бильярдной?
    — А зачем вы, голова садовая, повели ее в бильярдную? — резонно возразил Симонэ.
    — Не в номер же к себе мне ее вести… — огрызнулся я.
    — Не умеете — не беритесь, — посоветовал Симонэ. — И поставьте шары ровнее, вы имеете дело с гроссмейстером… Вот так. Что играем? Лондонскую?
    — Нет. Давайте что-нибудь попроще.
    — Попроще так попроще, — согласился Симонэ.
    Он аккуратно положил платочек на подоконник, задержался на секунду, склонив голову и заглядывая сквозь стекло куда-то вбок, потом вернулся к столу.
    — Вы помните, что сделал Ганнибал с римлянами при Каннах? — спросил он.
    — Давайте, давайте, — сказал я. — Начинайте.
    — Сейчас я вам напомню, — пообещал Симонэ. Он элегантнейшим образом покатал кием биток, установил его, прицелился и положил шар. Потом он положил еще шар и при этом разбил пирамиду. Затем, не давая мне времени извлекать его добычу из луз, он закатил подряд еще два шара и наконец скиксовал.
    — Ваше счастье, — сообщил он, меля кий. — Реабилитируйтесь.
    Я пошел вокруг стола, выбирая шар полегче.
    — Глядите-ка, — сказал Симонэ. Он снова стоял у окна и заглядывал куда-то вбок. — Какой-то дурак сидит на крыше… Пардон! Два дурака. Один стоит, я принял его за печную трубу. Положительно, мои лавры не дают кому-то покоя.
    — Это Хинкус, — проворчал я, пристраиваясь поудобнее для удара.
    — Хинкус — это такой маленький и все время брюзжит, — сказал Симонэ. — Ерундовый человечек. Вот Олаф — это да. Это истый потомок древних конунгов, вот что я вам скажу, инспектор Глебски.
    Я наконец ударил. И промазал. Совсем несложный шар промазал. Обидно. Я осмотрел конец кия, потрогал накладку.
    — Не разглядывайте, не разглядывайте, — сказал Симонэ, подходя к столу. — Нет у вас никаких оправданий.
    — Что вы собираетесь бить? — спросил я недоуменно, следя за ним.
    — От двух бортов в середину, — с невинным видом сообщил он.
    Я застонал и пошел к окну, чтобы не видеть этого. Симонэ ударил. Потом еще раз ударил. Хлестко, с треском, с лязгом. Потом еще раз ударил и сказал:
    — Пардон. Действуйте, инспектор.
    Тень сидящего человека запрокинула голову и подняла руку с бутылкой. Я понял, что это Хинкус. Сейчас отхлебнет как следует и передаст бутылку стоящему. А кто это, собственно, стоит?..
    — Вы будете бить или нет? — спросил Симонэ. — Что там такое?
    — Хинкус надирается, — сказал я. — Ох, свалится он сегодня с крыши. Хинкус основательно присосался, а затем принял прежнюю позу. Угощать стоявшего не стал. Кто же это такой? А, так это же чадо, наверное… Интересно, о чем чадо может разговаривать с Хинкусом? Я вернулся к столу, выбрал шар полегче и опять промазал.
    — Вы читали мемуар Кориолиса о бильярдной игре? — спросил Симонэ.
    — Нет, — сказал я мрачно. — И не собираюсь.
    — А я вот читал, — сказал Симонэ. Он в два удара кончил партию и наконец разразился своим жутким хохотом. Я положил кий поперек стола.
    — Вы остались без партнера, Симонэ, — сказал я мстительно. — Можете теперь сморкаться в свой приз в полном одиночестве.
    Симонэ взял платочек и торжественно сунул его в нагрудный карман.
    — Прекрасно, — сказал он. — Чем мы теперь займемся?
    Я подумал.
    — Пойду-ка я побреюсь. Обед скоро.
    — А я? — спросил Симонэ.
    — А вы играйте сами с собой в бильярд, — посоветовал я. — Или ступайте в номер к Олафу. У вас есть деньги? Если есть, то вас там примут с распростертыми объятиями.
    — А, — сказал Симонэ. — Я уже.
    — Что — уже?
    — Уже просадил Олафу двести крон. Играет как машина, ни одной ошибки. Даже неинтересно. Тогда я взял и напустил на него Барнстокра. Фокусник есть фокусник, пусть-ка он его пощиплет…
    Мы вышли в коридор и сразу же наткнулись на чадо любимого покойного брата господина дю Барнстокра. Чадо загородило нам дорогу и, нагло поблескивая вытаращенными черными окулярами, потребовало сигаретку.
    — Как там Хинкус? — спросил я, доставая пачку. — Здорово надрался?
    — Хинкус? Ах, этот… — Чадо закурило и, сложив губы колечком, выпустило дым. — Ну, надраться не надрался, но зарядился основательно и еще взял бутылку с собой.
    — Ого, — сказал я. — Это уже вторая…
    — А что здесь еще делать? — спросило чадо.
    — А вы тоже с ним заряжались? — спросил Симонэ с интересом.
    Чадо пренебрежительно фыркнуло.
    — Черта с два! Он меня и не заметил. Ведь там была Кайса…
    Тут мне пришло в голову, что пора наконец выяснить, парень это или девушка, и я раскинул сеть.
    — Значит, вы были в буфетной? — спросил я вкрадчиво.
    — Да. А что? Полиция не разрешает?
    — Полиция хочет знать, что вы там делали.
    — И научный мир тоже, — добавил Симонэ. Кажется, та же мысль пришла в голову и ему.
    — Кофе пить полиция разрешает? — осведомилось чадо.
    — Да, — ответил я. — А еще что вы там делали?
    Вот сейчас… Сейчас она… оно скажет: "Я закусывал" или "закусывала". Не может же оно сказать: "Я закусывало"…
    — А ничего, — хладнокровно сказало чадо. — Кофе и пирожки с кремом. Вот и все мои занятия в буфетной.


 

© 2009-2024 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких

Яндекс.Метрика
Главная | Аркадий | Борис | Биография | Отзывы | Обратная связь