Братья Стругацкие

Романы > Дело об убийстве, или отель "У погибшего альпиниста" > страница 7 - Глава 3

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48,

Глава 3

    — Представления не имею, кто он такой, — произнес хозяин, разглядывая стакан на свет. — Записался он у меня в книге коммерсантом, путешествующим по собственной надобности. Но он не коммерсант. Полоумный алхимик, волшебник, изобретатель… но только не коммерсант.
    Мы сидели в каминной. Жарко пылал уголь, кресла были старинные, настоящие, надежные. Портвейн был горячий, с лимоном, ароматный. Полутьма была уютная, красноватая, совершенно домашняя. На дворе начиналась пурга, в каминной трубе посвистывало. В доме было тихо, только временами издалека, как с кладбища, доносились взрывы рыдающего хохота да резкие, как выстрелы, трески удачных клапштосов. На кухне Кайса позвякивала кастрюлями.
    — Коммерсанты обычно скупы, — продолжал хозяин задумчиво. — А господин Мозес не скуп, нет. "Могу ли я осведомиться, — спросил я его, — чьей рекомендации обязан я честью вашего посещения?" Вместо ответа он вытащил из бумажника стокроновый билет, поджег его зажигалкой, раскурил от него сигарету и, выпустив дым мне в лицо, ответил: "Я — Мозес, сударь. Альберт Мозес! Мозес не нуждается в рекомендациях. Мозес везде и всюду дома". Что вы на это скажете?
    Я подумал.
    — У меня был знакомый фальшивомонетчик, который вел себя примерно так же, когда у него спрашивали документы, — сказал я.
    — Отпадает, — с удовольствием сказал хозяин. — Билеты у него настоящие.
    — Значит, взбесившийся миллионер.
    — То, что он миллионер, это ясно, — сказал хозяин. — А вот кто он такой? Путешествует по собственной надобности… По моей долине не путешествуют. У меня здесь ходят на лыжах или лазят по скалам. Здесь тупик. Отсюда никуда нет дороги.
    Я совсем лег в кресло и скрестил ноги. Было необычайно приятно расположиться таким вот образом и с самым серьезным видом размышлять, кто такой господин Мозес.
    — Ну хорошо, — сказал я. — Тупик. А что делает в этом тупике господин дю Барнстокр?
    — О, господин дю Барнстокр — это совсем другое дело. Он приезжает ко мне ежегодно вот уже тринадцатый год подряд. Впервые он приехал еще тогда, когда отель назывался просто "Шалаш". Он без ума от моей настойки. А господин Мозес, осмелюсь заметить, постоянно навеселе, а между тем за все время не взял у меня ни бутылки.
    Я значительно хмыкнул и сделал хороший глоток.
    — Изобретатель, — решительно сказал хозяин. — Изобретатель или волшебник.
    — Вы верите в волшебников, господин Сневар?
    — Алек, если вам будет угодно. Просто Алек.
    Я поднял стакан и сделал еще один хороший глоток в честь Алека.
    — Тогда зовите меня просто Петер, — сказал я.
    Хозяин торжественно кивнул и сделал хороший глоток в честь Петера.
    — Верю ли я в волшебников? — сказал он. — Я верю во все, что могу себе представить, Петер. В волшебников, в господа Бога, в дьявола, в привидения… в летающие тарелки… Раз человеческий мозг может все это вообразить, значит все это где-то существует, иначе зачем бы мозгу такая способность?
    — Вы философ, Алек.
    — Да, Петер, я философ. Я поэт, философ и механик. Вы видели мои вечные двигатели?
    — Нет. Они работают?
    — Иногда. Мне приходится часто останавливать их, слишком быстро изнашиваются детали… Кайса! — заорал он вдруг так, что я вздрогнул. — Еще стакан горячего портвейна господину инспектору!
    Вошел сенбернар, обнюхал нас, с сомнением поглядел на огонь, отошел к стене и с грохотом обрушился на пол.
    — Лель, — сказал хозяин. — Иногда я завидую этому псу. Он многое, очень многое видит и слышит, когда бродит ночами по коридорам. Он мог бы многое рассказать, если бы умел. И если бы захотел, конечно.
    Появилась Кайса, очень румяная и слегка растрепанная. Она подала мне стакан портвейна, сделала книксен, хихикнула и удалилась.
    — Пышечка, — пробормотал я машинально. Все-таки это был уже третий стакан. Хозяин добродушно хохотнул.
    — Неотразима, — признал он. — Даже господин дю Барнстокр не удержался и ущипнул ее вчера за зад. А уж что делается с нашим физиком…
    — По-моему, наш физик имеет в виду прежде всего госпожу Мозес, — возразил я.
    — Госпожа Мозес… — задумчиво произнес хозяин. — А вы знаете, Петер, у меня есть довольно веские основания предполагать, что никакая она не госпожа и вовсе не Мозес.
    Я не возражал. Подумаешь…
    — Вы, вероятно, уже заметили, — продолжал хозяин, — что она гораздо глупее Кайсы. И потом… — Он понизил голос. — По-моему, Мозес ее бьет.
    Я вздрогнул.
    — Как — бьет?
    — По-моему, плеткой. У Мозеса есть плетка. Арапник. Едва я его увидел, как сразу задал себе вопрос: зачем господину Мозесу арапник? Вы можете ответить на этот вопрос?
    — Ну, знаете, Алек… — сказал я.
    — Я не настаиваю, — сказал хозяин. — Я ни на чем не настаиваю. И вообще о господине Мозесе заговорили вы, я бы никогда не позволил себе первым коснуться такого предмета. Я говорил о нашем великом физике.
    — Ладно, — согласился я. — Поговорим о великом физике.
    — Он гостит у меня не то третий, не то четвертый раз, — сказал хозяин, — и с каждым разом приезжает все более великим.
    — Подождите, — сказал я. — Кого, вы собственно, имеете в виду?
    — Господина Симонэ, разумеется. Неужели вы никогда раньше не слыхали этого имени?
    — Никогда, — сказал я. — А что, он попадался на подлогах багажных квитанций?
    Хозяин посмотрел на меня укоризненно.
    — Героев национальной науки надо знать, — строго сказал он.
    — Вы серьезно? — осведомился я.
    — Абсолютно.
    — Этот унылый шалун — герой национальной науки?
    Хозяин покивал.
    — Да, — сказал он. — Я понимаю вас… Конечно: прежде всего манеры, а потом уже все остальное… Впрочем, вы правы. Господин Симонэ служит для меня неиссякаемым источником размышлений о разительном несоответствии между поведением человека, когда он отдыхает, и его значением для человечества, когда он работает.
    — Гм… — произнес я. Это было почище арапника.
    — Я вижу, вы не верите, — сказал хозяин. — Но должен вам заметить…
    Он замолчал, и я почувствовал, что в каминной появился еще кто-то. Пришлось повернуть голову и скосить глаза. Это было единственное дитя покойного брата господина дю Барнстокра. Оно возникло совершенно неслышно и теперь сидело на корточках рядом с Лелем и гладило собаку по голове. Багровые блики от раскаленных углей светились в огромных черных очках. Дитя было какое-то очень уж одинокое, всеми забытое и маленькое. И от него исходил едва заметный запах пота, хороших духов и бензина.
    — Метель какая… — сказало оно тоненьким жалобным голоском.
    — Брюн, — сказал я. — Дитя мое. Снимите на минутку ваши ужасные очки.
    — Зачем? — жалобно спросило чадо.
    Действительно, зачем? — подумал я и сказал:
    — Я хотел бы увидеть ваше лицо.
    — Это совершенно не нужно, — сказало чадо, вздохнуло и попросило: — Дайте, пожалуйста, сигаретку.
    Ну, конечно же, это была девушка. Очень милая девушка. И очень одинокая. Это ужасно — в таком возрасте быть одиноким. Я поднес ей пачку с сигаретами, я щелкнул зажигалкой, я поискал, что сказать, и не нашел. Конечно, это была девушка. Она и курила, как девушка — короткими нервными затяжками.
    — Как-то мне страшно, — сказала она. — Кто-то трогал ручку моей двери.
    — Ну-ну, — сказал я. — Наверное, это был ваш дядя.
    — Нет, — возразила она. — Дядя спит. Уронил книжку на пол и лежит с открытым ртом. И мне почему-то вдруг показалось, что он умер…
    — Рюмку бренди, Брюн? — сказал хозяин глухим голосом. — Рюмка бренди не помешает в такую ночь, а, Брюн?