1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16,
П а в е л П а в л о в и ч (вкрадчиво). Ни малейших следов!
И в а н Д а в ы д о в и ч. Нет!
П а в е л П а в л о в и ч. Я гарантирую вам совершенно. Просто с человеком случится инфаркт. Или апоплексический удар…
И в а н Д а в ы д о в и ч. Нет, нет и нет! Не сегодня и не здесь. Собственно, это вообще особый разговор. Вы забегаете, Князь! Давайте подбивать итоги. Вы, Князь, за соискателя. Вы, сударыня, тоже. Басаврюка я не спрашиваю. Ротмистр?
К л е т ч а т ы й (бросает окурок на пол и задумчиво растирает его подошвой). Всячески прошу вашего прощения, герр Магистр, но я против. И вы извините, мадам, целую ручки, и вы, ваше сиятельство. Упаси бог, никого обидеть не хочу и никого не хочу задеть, однако мнение в этом вопросе имею свое и, можно сказать, выстраданное. Господина Басаврюка я знаю с самого моего начала, давно уже, и никаких внезапностей от него ждать не приходится…
Н а т а ш а (насмешливо). И нынешнюю прелестную ночку вы тоже ожидали, Ротмистр?
К л е т ч а т ы й. В нынешней прелестной ночке, мадам, прелестного, конечно же, мало, но ничего такого уж совсем плохого в ней тоже нет. Все утрясется, все будет путем. Господин Басаврюк — человек слабый, оступился, и еще, может быть, оступится — больно уж робок. Но он же наш… А вот господин писатель, не в обиду ему будет сказано… Не верю я вам, господин писатель, не верю и никогда не поверю. И не потому я не верю, что вы плохой какой-нибудь или себе на уме — упаси бог! Просто не понимаю я вас. Не понимаю я, что вам нравится, а что вам не нравится, чего вы хотите, а чего не хотите… Чужой вы, Феликс Александрович. Будете вы в нашей маленькой компании как заноза в живом теле, и лучше для всех для нас, если вас не будет. Совсем. Извините великодушно, ежели кого задел. Намерения такого не было.
К у р д ю к о в (прочувствованно). Спасибо, Ротмистр! Никогда я вам этого не забуду!
Клетчатый с заметной опаской взглядывает на него, делает неопределенный жест и принимается раскуривать очередную сигарету. И тут вдруг Курдюков, сидевший до сих пор на корточках у стены, падает на четвереньки, быстро, как паук, подбегает к Ивану Давыдовичу и стукается лбом в пол у его туфли.
И в а н Д а в ы д о в и ч (брезгливо-небрежно). Хорошо, хорошо, я учту… Господа! Голоса разделились поровну. Решающий голос оказался за мной…
Он со значением смотрит на Феликса, и на лице его вдруг появляется выражение изумления и озабоченности.
Феликс больше не похож на человека, загнанного в ловушку. Он сидит вольно, несколько развалясь, закинув руку за спинку своего кресла. Лицо его спокойно и отрешенно, он явно не слышит и не слушает, он даже улыбается углом рта! Наступившая тишина возвращает его к действительности. Он как бы спохватывается и принимается шарить рукой по бумагам на столе, находит сигареты, сует одну в рот, а зажигалки нет, и он смотрит на Клетчатого.
Ф е л и к с. Ротмистр, отдайте зажигалку! Давайте, давайте, я видел! Что за манеры?.. (Ротмистр торопливо возвращает зажигалку.) И перестаньте вы мусорить на пол! Вот пепельница, вытряхните и пользуйтесь!
Все смотрят на него настороженно.
Ф е л и к с. Господа динозавры, я тут несколько отвлекся и, кажется, что-то пропустил… Но, понимаете ли, когда до меня дошло наконец, что убивать вы меня сегодня не осмелитесь, мне значительно, знаете ли, полегчало… И знаете, что я обнаружил? У нас тут с вами, слава богу, не трагедия, а комедия! Комедия, господа! Забавно, правда?
Все молчат.
К у р д ю к о в (неуверенно). Комедия ему…
Н а т а ш а. Если комедия, то почему же не смешно?
Ф е л и к с (весело). А это такая особенная комедия! Когда смеяться нечему! Когда впору плакать, а не смеяться!
И снова все молчат, и каждый силится понять, что же это вдруг произошло с соискателем.
И в а н Д а в ы д о в и ч. Я хотел бы поговорить с соискателем наедине.
П а в е л П а в л о в и ч. И я тоже…
И в а н Д а в ы д о в и ч. Куда у вас здесь можно пройти, Феликс Александрович?
Ф е л и к с. Что за тайны?.. А впрочем, пройдемте в спальню.
В спальне Феликс садится на тахту, Иван же Давыдович устраивается напротив него на стуле.
И в а н Д а в ы д о в и ч. Итак, насколько я понял по вашему поведению, вы наконец сделали выбор.
Ф е л и к с. Какой выбор? Смерть или бессмертие? Слушайте, бессмертие, может быть, и неплохая штука, не знаю… но в такой компании… В такой компании только покойников обмывать!
И в а н Д а в ы д о в и ч. Ах, Феликс Александрович, как вы меня беспокоите! Но смерть же еще хуже! Да, конечно, по-своему вы правы. Когда обыкновенный серенький человечек волею судьбы обретает бессмертие, он с неизбежностью превращается через два-три века в мономана… Черта характера, превалировавшая в начале его жизни, становится со временем единственной. Так появляется ваша эротоманка Наталья Петровна, маркитанточка из рейтарского обоза, — ныне в ней, кроме маркитантки, уже ничего не осталось, и надо быть, простите, Феликс Александрович, таким вот непритязательным кобелем, как вы, чтобы увидеть в ней женщину…
Ф е л и к с. Ну, знаете, ваш Павел Павлович не лучше!
И в а н Д а в ы д о в и ч. Нисколько не лучше! Я не знаю, с чего он начинал, он очень древний человек, но сейчас это просто гигантский вкусовой пупырышек…
Ф е л и к с. Недурно сказано!
И в а н Д а в ы д о в и ч. Благодарю вас… У меня вообще впечатление, Феликс Александрович, что из всей нашей компании я вызываю у вас наименьшее отвращение. Я угадал?
Феликс неопределенно пожимает плечами.
И в а н Д а в ы д о в и ч. Благодарю вас еще раз. Именно поэтому я и решил потолковать с вами без свидетелей. Чтобы не маячили рядом совсем уж омерзительные рожи. Не стану притворяться: я — холодный, равнодушный и жестокий человек. Иначе и быть не может. Мне пять сотен лет. За такое время волей-неволей освобождаешься от самых разнообразных химер: любовь, дружба, честь и прочее. Мы все такие. Но в отличие от моих компаньонов я имею идею. Для меня существует в этом мире нечто такое, что нельзя ни сожрать, ни облапить, ни засунуть под зад, чтобы стало еще мягче. За свою жизнь я сделал сто семь открытий и изобретений. Я выделил фосфор на пятьдесят лет раньше Брандта, я открыл хроматографию на двадцать лет раньше Цвета, я разработал периодическую систему примерно в те же годы, что и Дмитрий Иванович… По понятным причинам я вынужден сохранять все это в тайне, иначе мое имя уже гремело бы в истории — гремело бы слишком, и это опасно. Всю жизнь я занимаюсь тем, что нынче назвали бы синтезированием Эликсира. Я хочу, чтобы его было вдосталь. Нет-нет, не из гуманных соображений! Меня не интересуют судьбы человечества. У меня свои резоны. Простейший из них: мне надоело сидеть в подполье и шарахаться от каждого жандарма. Мне надоело опережать свое время в открытиях. Мне надоело быть номером ноль. Я хочу быть номером один. Но мне не на кого опереться. Есть только четыре человека в мире, которым я мог бы довериться, но они абсолютно бесполезны для меня. А мне нужен помощник! Мне нужен интеллигентный собеседник, способный оценить красоту мысли, а не только красоту бабы или пирожка с капустой. Таким помощником можете стать вы. По сути, Курдюков оказал мне услугу: он поставил вас передо мной. Я же вижу — вы человек идеи. Так подумайте: попадется ли вам идея, еще более достойная, чем моя!
© 2009-2024 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких