Романы > Пикник на обочине > страница 30

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38,


    — Ну как он? — спросил Нунан.
    — Да все такой же, — ответила Гута. — Похудел в тюрьме, но сейчас уже отъелся.
    — Рыжий?
    — Еще бы!
    — Злой?
    — А как же! Это у него уж до смерти.
    Гута поставила перед ним стакан "Кровавой Мэри" — прозрачный слой русской водки словно бы висел над слоем томатного сока.
    — Не много? — спросила она.
    — В самый раз. — Нунан влил в себя смесь. Он вспомнил, что, по сути дела, за весь день впервые выпил нечто существенное. — Вот это другое дело, сказал он.
    — У вас все хорошо? — спросила Гута. — Что вы так долго не заходили?
    — Проклятые дела, — сказал Нунан. — Каждую неделю собирался зайти или хотя бы позвонить, но сначала пришлось ехать в Рексополис, потом скандал один начался, потом мне говорят: "Рэдрик вернулся", — ладно, думаю, зачем мешать… В общем, завертелся я, Гута. Я иногда спрашиваю себя: какого черта мы так крутимся? Чтобы заработать деньги? Но на кой черт нам деньги, если мы только и делаем, что крутимся?..
    Гута звякнула крышками кастрюлек, взяла с полочки пачку сигарет и села за стол напротив Нунана. Глаза ее были опущены. Нунан поспешно выхватил зажигалку и дал ей прикурить, и снова, второй раз в жизни, увидел, что у нее дрожат пальцы, как тогда, когда Рэдрика только что осудили, и Нунан пришел к ней, чтобы дать ей денег, — первое время она совершенно пропадала без денег, и ни одна тварь в доме не давала ей в долг. Потом деньги в доме появились, и, судя по всему, немалые, и Нунан догадывался, откуда, но он продолжал приходить, приносил Мартышке лакомства и игрушки, целыми вечерами пил с Гутой кофе и планировал вместе с нею будущую благополучную жизнь Рэдрика, а потом, наслушавшись ее рассказов, шел к соседям и пытался как-нибудь урезонить их, объяснял, уговаривал, наконец, выйдя из терпения, грозил: "Ведь Рыжий вернется, он вам все кости переломает…" — ничего не помогало.
    — А как поживает ваша девушка? — спросила Гута.
    — Которая?
    — Ну, с которой вы заходили тогда… беленькая такая…
    — Какая же это моя девушка? Это моя стенографистка. Вышла замуж и уволилась.
    — Жениться вам надо, Дик, — сказала Гута. — Хотите, невесту найду?
    Нунан хотел было ответить, как обычно: "Мартышка вот подрастет…", но вовремя остановился. Сейчас это бы уже не прозвучало.
    — Стенографистка мне нужна, а не жена, — проворчал он. — Бросайте вы своего рыжего дьявола и идите ко мне в стенографистки. Вы же были отличной стенографисткой. Старый Гаррис вас до сих пор вспоминает.
    — Еще бы, — сказала она. — Всю руку тогда об него отбила.
    — Ах, даже так? — Нунан сделал вид, что удивлен. — Ай да Гаррис!
    — Господи! — сказала Гута. — Да он мне проходу не давал! Я только одного боялась, как бы Рэд не узнал.
    Бесшумно вошла Мартышка, возникла в дверях, посмотрела на кастрюли, на Ричарда, потом подошла к матери и прислонилась к ней, отвернув лицо.
    — Ну что, Мартышка, — сказал бодро Ричард Нунан. — Шоколадку хочешь?
    Он полез в жилетный карман, вытащил шоколадный автомобильчик в прозрачном пакетике и протянул девочке. Она не пошевелилась. Гута взяла у него шоколадку и положила на стол. У нее вдруг побелели губы.
    — Да, Гута, — бодро сказал Нунан. — А я, знаете ли, переезжать собрался. Надоело мне в гостинице. Во-первых, от института все-таки далеко…
    — Она уже почти ничего не понимает, — тихо сказала Гута, и он оборвал себя, взял в обе руки стакан и принялся бессмысленно вертеть его в пальцах. — Вы вот не спрашиваете, как мы живем, — продолжала она, — и правильно делаете. Только ведь вы наш старый друг, Дик, нам от вас скрывать нечего. Да и не скроешь!
    — У врача были? — спросил Нунан, не поднимая глаз.
    — Да. Ничего они не могут сделать. А один сказал… — она замолчала.
    Он тоже молчал. Не о чем тут было говорить и не хотелось об этом думать, но его вдруг ударила жуткая мысль: это вторжение. Не пикник на обочине, не призыв к контакту, — вторжение. Они не могут изменить нас, но они проникают в тела наших детей и изменяют их по своему образу и подобию. Ему стало зябко, но он тут же вспомнил, что уже читал о чем-то подобном, какой-то покетбук в яркой глянцевитой обложке, и от этого воспоминания ему полегчало. Придумать можно все что угодно. На самом деле никогда не бывает так, как придумывают.
    — А один сказал, что она уже не человек, — проговорила Гута.
    — Вздор, — глухо сказал Нунан. — Обратитесь к настоящему специалисту. Обратитесь к Джеймсу Каттерфилду. Хотите, я с ним поговорю? Устрою вам прием…
    — Это к Мяснику? — она нервно засмеялась. — Не надо, Дик, спасибо. Это он и сказал. Видно, судьба.
    Когда Нунан снова осмелился поднять глаза, Мартышки уже не было, а Гута сидела неподвижно, рот у нее был приоткрыт, глаза пустые, и на сигарете в ее пальцах нарос длинный кривой столбик серого пепла. Тогда он толкнул к ней по столу стакан и проговорил:
    — Сделай-ка мне еще одну порцию, детка… и себе сделай. И выпьем.
    Она уронила пепел, поискала глазами, куда бросить окурок, и бросила в мойку.
    — За что? — проговорила она. — Вот я чего не понимаю! Что мы такое сделали? Мы же не самые плохие все-таки в этом городе…
    Нунан подумал, что она сейчас заплачет, но она не заплакала, открыла холодильник, достала водку и сок и сняла с полки второй стакан.
    — Вы все-таки не отчаивайтесь, — сказал Нунан. — Нет на свете ничего такого, что нельзя исправить. И вы мне поверьте, Гута, у меня очень большие связи. Все, что смогу, я сделаю…
    Сейчас он сам верил в то, что говорил, и уже перебирал в уме имена, связи и города, и ему уже казалось, будто о подобных случаях он что-то где-то слышал, и вроде бы все кончилось благополучно, надо только сообразить, где это было и кто лечил, но тут он вспомнил, зачем он сюда пришел, и вспомнил господина Лемхена, и вспомнил, для чего он подружился с Гутой, и ему больше не захотелось думать ни о чем, и он отогнал от себя все связные мысли, сел поудобнее, расслабился и стал ждать, пока ему поднесут выпивку.
    В это время в прихожей послышались шаркающие шаги, постукивание, и отвратительный, особенно сейчас, голос Стервятника Барбриджа прогундосил:
    — Э, Рыжий! А к твоей Гуте, видать, кто-то заглянул, шляпа… Я б на твоем месте это дело так не оставил…
    И голос Рэдрика:
    — Береги протезы, Стервятник. Прикуси язык. Вон двери, уйти не забудь, мне ужинать пора.
    И Барбридж:
    — Тьфу ты, господи, пошутить уже нельзя!
    И Рэдрик:
    — Мы с тобой уже все отшутили. И точка. Мотай, мотай, не задерживай!
    Щелкнул замок, и голоса стали тише, очевидно, оба вышли на лестничную площадку. Барбридж что-то сказал вполголоса, и Рэдрик ему ответил: "Все, все, поговорили!" Снова ворчание Барбриджа и резкий голос Рэдрика: "Сказал — все!". Ахнула дверь, простучали быстрые шаги в прихожей, и на пороге кухни появился Рэдрик Шухарт. Нунан поднялся ему навстречу, и они крепко пожали друг другу руки.
    — Я так и знал, что это ты, — сказал Рэдрик, оглядывая Нунана быстрыми зеленоватыми глазами. — У-у, растолстел, толстяк! Все загривок в барах нагуливаешь… Эге! Да вы тут, я вижу, весело время проводите! Гута, старушка, сделай мне порцию, надо догонять…
    — Да мы еще и не начали, — сказал Нунан. — Мы только собирались. От тебя разве убежишь!
    Рэдрик резко засмеялся, ткнул Нунана кулаком в плечо.
    — А вот мы сейчас посмотрим, кто кого догонит, кто кого перегонит! Пошли, пошли, что мы здесь на кухне! Гута, тащи ужин…
    Он нырнул в холодильник и снова выпрямился, держа в руке бутылку с цветной наклейкой.


 

© 2009-2024 Информационный сайт, посвященный творчеству Аркадия и Бориса Стругацких

Яндекс.Метрика
Главная | Аркадий | Борис | Биография | Отзывы | Обратная связь